застеленной черно-красным шерстяным ковром, висела испанская афиша с тореадорами и быками. «Вот это ее вкус. Точно».
— Откуда такие? — спросил Андрей, показав на кирпичи.
— С развалин старой португальской церкви. Семнадцатый век, кажется.
— Не ты ее развалила?
— Как ты можешь, я же католичка!
Шинкарев подошел к окну, под которым было рабочее место Крысы. На длинном темном столе, поверх бумаг, обнаружилась и вовсе странная вещь — автомат АКС-74 с укороченным стволом и складным прикладом. Вороненая сталь грозно поблескивала рядом с черным пластиком ноутбука. Руки Андрея непроизвольно потянулись к оружию — автомат оказался смазанным, магазин полон, прицел установлен на ближний бой. Шинкарев вскинул автомат и повернулся к двери, чтобы определить сектор обстрела, доступный из комнаты: коридорчик, гостиная, часть сада перед окном. Вполне прилично. И отход есть — точно такое же окно под потолком, как то, через которое он ночью выходил подышать «морским газом».
— Русский калькулятор, — пошутил Андрей, положив оружие обратно.
— Китайский.
Андрей пригляделся — точно, 56-1, китайский аналог «Калашникова».
— А почему калькулятор? — не поняла Патриция.
— Для окончательных расчетов. Откуда у тебя такой?
— Ши-фу подарил. В подвале есть тир, иногда я там стреляю.
«Из пушки ты там, случайно, не стреляешь?»
— Так ты мне это хотела показать?
— А что? Я думала, тебе будет приятно, — ответила Крыса.
— Так и будем считать.
Иногда он напрочь отказывался понимать логику этой женщины.
— Извини, я пошутила, — засмеялась Патриция. — Обернись!
Андрей обернулся. У кирпичной стены стояла черно-золотая карусельная лошадка — та самая, из ресторана.
— Что скажешь? — спросила Крыса. Шинкарев пожал плечами. А что тут скажешь?
— Купила-таки? — Он провел пальцами по старому лаку. Поверхность была шершавая, потрескавшаяся.
— Мне купили. Но какая разница?
«Вообще-то есть разница».
Но этого Андрей не сказал. Вышло бы грубо, а грубо разговаривать с этой женщиной он не хотел. По разным причинам. Например, потому, что эта встреча могла оказаться последней.
— Ты дала ей какое-нибудь имя?
Игрушкам часто дают имена — включая тех, которые стреляют.
— Нет, ничего в голову не пришло. Смотри, — она забралась в седло, — вот так я тогда сидела. Точно?
— У тебя упали туфли, а платье задралось вот так.
Андрей провел рукой по ее бедру, слегка приподняв легкую юбку. Женщина соскользнула с деревянной лошадки, уходя из-под мужской руки.
— Пошли вниз, кофе готов!
На кухне она поставила перед ним глубокий бокал с взбитыми сливками, политыми вишневым вареньем.
— Смотри, что у нас есть! Любишь такие? Я —
очень! Бери еще!
В глазах блеснули слезы. Или ему показалось?
«Женщина кормит мужчину, а тот уходит на войну. Бери, бери еще! Может, тебе того, этого?.. Мать так же кормила, когда уезжал: у самой на глазах слезы, отец отвернулся, а она — ну, съешь еще кусочек... Черт, сволочизм какой-то!»
— Конечно, Пэт, с удовольствием, — кивнул Шинкарев. — А когда пойдем смотреть на камни?
— Сейчас и пойдем.
День за окном внезапно потускнел; померкла и вновь загорелась зелень листвы, по которой промелькнули быстрые пятна света и тени. По саду прошел ветер, первые крупные капли упали на горячую черную дорожку.
— Муссон пришел?
— Нет, просто дождь. — Она вскочила из-за стола, схватив Андрея за руку. — Пошли скорее!
Все потемнело, замерло. Ливень обрушился на сад, когда они, уже мокрые, заскочили в легкий павильон, стоящий среди невысоких раскидистых сосен. Над ними поднималась восьмиугольная крыша из зеленой глазурованной черепицы; внутри было темно, сухо; застоялся запах пыли и старого дерева. С загнутых карнизов лились струи воды, летели брызги, а дальше стояла плотная стена, сотканная из отвесных серых нитей. Патриция, обняв тонкую красную колонну, молча смотрела на дождь, Андрей же, встав сзади, провел пальцем ей по спине, словно пересчитывая позвонки, а затем, пропустив ладони у нее под мышками, положил руки на грудь. Упругая ткань купальника поднималась и опускалась, под ней, в такт дождю, билось сердце, а из темного переплетения стропил внимательно смотрел глазок телекамеры...
— У меня странное предчувствие, Эндрю.
— Что-то определенное?
— Нет, ничего... Может, просто грустно.
Дождь начал стихать, заблестела под солнцем мокрая хвоя сосен, а женщина, снова уйдя из мужских рук, стояла босиком в прозрачной лужице, подняв лицо к последним светлым каплям.
«А Чен-то прав. Даже такой дождик помешает здорово. А муссон придет, в грязи до ушей нахлюпаемся».
— Ну, что задумался? — крикнула Крыса. — Пошли посмотрим на камни.
Идти, собственно, никуда не требовалось. Камни лежали на узком склоне, по которому плескали ручейки; среди скал и валунов бурлили каскады; дождевая вода стекала в нижний пруд. Меж камней росли редкая трава и крупные белые цветы. От земли поднимался пар, мокрые глыбы блестели на солнце, показывая свои яркие и чистые цвета. Патриция высоко подняла юбку, ее крепкие загорелые ноги были забрызганы грязью. Она положила руку на мокрую бугристую поверхность.
— Все камни привезли из Китая.
— Зачем?
— Это классические камни, упомянутые в старом каноне по устройству садов. Вот эти, с прожилками, как у яшмы, — с гор Линби. Причудливые, с дырками — со дна озера Тайху, их так проточили волны. Большие белые привезли с гор Кунынань, это в провинции Цзенсу. Плоские, с красным узором, — из Шаньдуня, а беловатые, с черными вкраплениями, — с Юго-запада. Всего, как видишь, пять пород.
«Китаец ее учил? Интересно».
— Откуда ты знаешь?
— Я люблю камни, — ответила Патриция. — Я молчу, они говорят.
— Как это?
— Ветер свистит в отверстиях. И еще вот так. — Подняв железную палочку, видимо специально положенную у причудливой глыбы, она ударила по камню. Над садом поплыл глубокий, чистый звук.
— Нравится? Попробуй сам.
Эхом на удар Андрея донесся автомобильный гудок.
— Чен приехал, — сказала Патриция враз изменившимся тоном, деловым и тревожным одновременно.
— Все, идем.
«Да, это все».
***
