— Доброе утро, — сказала она. Изящно поднесла руку ко рту и деликатно откашлялась.
— Доброе утро. Вы в порядке?
— Почему вас это интересует? — Она коснулась своих волос. На этот раз она собрала их в пучок на затылке. — Что-то не так?
— Нет. Просто вы выглядите немного усталой.
Левой рукой она сняла очки. Указательным и большим пальцами правой потерла переносицу.
— Да, — призналась она. Снова надела очки и затем резко и быстро встряхнула головой, будто пытаясь прийти в себя. Посмотрела на меня и весело улыбнулась. — Скажете, глупо? Но я и правда почему-то плохо спала.
Вчера вечером, когда мисс Тернер появилась в битком набитом баре, она выглядела совсем по- другому. Как и в Берлине, после прощального вечера с фон Динезеном, ее лицо снова разрумянилось, глаза блестели. Я не стал спрашивать, хорошо ли она провела время, потому что это совершенно не мое дело, к тому же было и так очевидно, что она провела его прекрасно. Но я все же спросил, удалось ли ей хоть что- нибудь узнать у фон Динезена.
— Да. — Она наклонилась ко мне. — Помните винтовку?
— Ту, что нашли в Тиргартене?
— Да. Сержант Биберкопф позволил Эрику ее осмотреть.
— И что же?
— И Эрик сказал ему, что в Гитлера стреляли не из нее.
Я улыбнулся.
— И тем самым он осчастливил Биберкопфа.
— У Эрика есть алиби.
— Счастливый.
Мисс Тернер откинулась на спинку стула и слегка склонила голову набок.
— И все равно он вам не нравится, так?
— Дело не в том, нравится или нет. Только, я думаю, если он такой же, как другие нацисты…
— Он не такой. Он совсем не такой, как они. И он знал — как вы не понимаете?! — знал, что в Гитлера стреляли не из той винтовки.
— Верно.
— На вас, однако, это не произвело никакого впечатления.
— Я же не знаю, насколько можно доверять людям из полицейского управления в Берлине. У них вполне могла произойти утечка информации.
Она улыбнулась.
— Вы самый настоящий циник-пессимист, так?
— Скорее — циник-оптимист.
— Что это значит?
— Это значит, я привык верить, что люди и в самом деле те, за кого себя выдают, на словах и на деле. Но, к сожалению, они довольно скоро, и почти всегда превращаются в кого-то другого.
Еще одна улыбка.
— Наверно, вас это очень угнетает.
— Очень.
— А как ваша вчерашняя поездка? — поинтересовалась она. — Разговаривали с кузеном нашего сержанта? — Она сменила тему, но мне было все равно.
Я рассказал ей все, что узнал от Ханса Мюллера. Что Хаусхолда в день покушения в Берлине не было. Что коммунисты, по словам Мюллера, к покушению совершенно не причастны.
— Почему он так уверен? — спросила она.
Какое-то мгновение я колебался. Наверное, Мюллеру бы не понравилось, если бы все узнали, что он коммунист. А мисс Тернер явно симпатизирует человеку, которому я все так же не доверяю.
Но она моя напарница, и если уж я ей не доверяю, тогда мне лучше собрать монатки и вернуться в Лондон.
— Он коммунист, — сказал я. — Говорит, если бы коммунисты попытались убить Гитлера, он был бы в курсе.
— Он сам признался, что коммунист?
— Да.
— Почему?
— Мы быстро поладили. Поговорили о мотоциклах.
— О мотоциклах, — повторила мисс Тернер.
— Да.
Она кивнула.
— Вы хотите сказать, мотоциклисты принадлежат к некоему тайному мужскому братству наподобие франкмасонов?
— Точно.
На следующее утро после завтрака мы доехали на такси до Оберменцинга в северо-западной части Мюнхена. Район был зажиточный, улицы усажены ровными рядами деревьев. Мирные старые кирпичные дома в глубине больших участков, покрытых газонами, выглядели такими же неприступными, как банковские сейфы.
Дом Коэнов прятался за плотной баррикадой из деревьев — дубов в три обхвата и вязов, много повидавших на своем веку. Таксист высадил нас на мощеной подъездной аллее, от которой прямо к входной двери вела выложенная плиткой и освещенная солнцем дорожка. Я расплатился с таксистом, но мисс Тернер попросила его подождать.
На двери дома висело большое бронзовое кольцо. Я приподнял его и уронил.
Через несколько мгновений дверь открылась.
Человек, который открыл ее, походил на садового гнома в деловом костюме. Он был мал ростом и лыс, если не считать пушистого ободка по бокам сверкающего розового черепа. Аккуратно подстриженные усики и бородка — жидкий пучок волос на подбородке — были одного цвета. Маленький улыбающийся рот, крупный нос и пара маленьких лукавых карих глаз.
— Господин Бомон, так? — сказал он и протянул мне руку.
— Господин Коэн, — сказал я, — это моя напарница, мисс Тернер.
— Рад познакомиться, — сказал он и слегка поклонился мисс Тернер. Потом повернулся ко мне и лукаво улыбнулся. — Значит, вас оказалось двое? Чтобы поговорить с одной маленькой девочкой?
— Мисс Тернер говорит по-немецки, — заметил я.
— Хорошо. Очень хорошо. — Некоторое мгновение он любовался ею, улыбаясь, потом повернулся ко мне. — Очень даже симпатичная у вас напарница. А у меня все напарники мужчины, и у них из ушей растут волосы. — Он улыбнулся мисс Тернер. — Но входите, входите.
Коэн отступил и закрыл за нами дверь.
— Во-первых, позвольте просить вас вот о чем. Не обижайтесь, но можно все-таки взглянуть на ваши удостоверения, а?
— Конечно, — сказал я. Достал бумажник и показал ему карточку со своей фотографией. Мисс Тернер открыла сумочку, нашла свою карточку и тоже показала ему.
— Прекрасно, — сказал он. — Спасибо. Пройдемте сюда, Сара в другой части дома.
Дом был забит книгами. Все пространство от потолка до пола и вдоль стен широкого коридора занимали полки, одни застекленные, другие открытые. Книги как будто стояли вперемешку. Часть из них были романы, другие — учебники, а некоторые я даже не мог определить. Там были книги на немецком, английском, французском и еще каких-то языках — я не разобрал. Когда мы проходили мимо сводчатого входа в гостиную, то за дальним краем толстого белого ковра, между окон, я заметил другие полки, тоже громоздившиеся до потолка.
Господин Коэн привел нас в помещение, похожее на закрытое каменное крыльцо. Здесь полок не было. Окна с тяжелыми красными шелковыми шторами выходили в ухоженный сад, где среди кустов вились
