– Видит бог. Только она одна меня и понимала. – Он убрал руку со стекла. – Потому я и должен ей Ринтулов. Она этого хотела. Вытащить на свет эту историю. Она хотела правды.
Линли покачал головой:
– Она хотела мести, мистер Винни. И думаю, она своего добилась. В какой-то мере.
– Значит, вот как оно все будет? И вы на самом деле дадите этому так бесславно закончиться, инспектор? После всего, что эти люди с вами сделали? – Он махнул рукой в сторону здания Скотленд- Ярда.
– Мы всё с собой делаем сами, – ответил Линли. Кивнул, поднял стекло и поехал.
Путешествие на Скай осталось в его памяти как некая фантасмагория: размытая полоса проносящихся мимо сельских пейзажей, которые он, мчась на бешеной скорости, почти не видел. Останавливаясь, только чтобы перекусить и заправиться, и раз, чтобы отдохнуть несколько часов где-то между Карлайлом и Глазго, он приехал в маленькую деревеньку Кайлоф-Лохалш к вечеру следующего дня. Остров Скай располагался прямо напротив нее.
Он загнал автомобиль на стоянку прибрежной гостиницы и сидел за рулем, глядя на пролив, его рябая поверхность была цвета старых монет. Солнце садилось, и величественная вершина Сгурр-на-Коинник казалась облитой серебром. Внизу, у ее подножия, отчалил и медленно двинулся к материку паром, на нем Линли разглядел только грузовик, парочку туристов, которые обнялись, спасаясь от резкого ветра, и одинокую стройную фигурку: гладкие каштановые волосы развевались вокруг поднятого лица, она подставила его последним лучам зимнего солнца, словно ждала от них благословения.
Увидев Хелен, Линли вдруг сразу осознал всю дикость своего приезда. Он понимал, что меньше всего она хочет сейчас видеть именно его. И специально уехала подальше. Однако все его сожаления были уже бессмысленны: когда паром стал приближаться к берегу, она сразу увидела его «бентли». Он вылез из машины, надел пальто и пошел к пристани. Холодный ветер кусал за щеки, ерошил волосы. В нем была соль отдаленной Северной Атлантики.
Когда паром пришвартовался, грузовик выпустил из выхлопной трубы грязное облако и покатил по дороге на Инвергарри. Держась за руки, прошли, смеясь, туристы, мужчина и женщина, остановились, чтобы поцеловаться, потом обернулись посмотреть на берег Ская: Остров был укрыт облаками, их сизый – как крылья горлинки – цвет сменялся буйными красками заката.
Весь долгий путь сюда Линли обдумывал, что скажет Хелен, когда наконец увидит ее. Но когда она сошла с парома, убирая со щек волосы, он забыл все слова. Он хотел только обнять ее, но не имел на это ни малейшего права. И просто молча пошел рядом с ней вверх, к гостинице.
Они вошли внутрь. В вестибюле было пусто, его огромные окна, выходившие на пролив, открывали панораму воды, гор и расцвеченных солнцем облаков над островом. Леди Хелен подошла и встала у окна, и хотя ее поза – слегка наклоненная голова, худенькие сгорбленные плечи – красноречивее всяких слов говорила о желании побыть одной, Линли не мог просто взять и уйти… между ними осталось столько невысказанного. Он подошел к ней и увидел темные круги у нее под глазами, свидетельство печали и усталости. Она скрестила на груди руки, словно нуждалась в тепле или защите.
– Зачем же он убил Гоувана? Это было уж совсем бессмысленным, правда, Томми?
Линли даже опешил… И он еще посмел думать, что Хелен встретит его потоком обвинений! Он заранее был готов услышать их, смиренно признав абсолютную их справедливость. За сумятицей последних дней он как-то забыл, что сердцевину характера Хелен составляли человечность и благородство. Она конечно же должна была заговорить о Гоуване, а не о себе.
– В Уэстербрэ Дэвид Сайдем заявил, что оставил свои перчатки на стойке портье, – ответил он, глядя, как задумчиво опустились ее глаза, и на сливочного цвета кожу легли темные ресницы. – Он сказал, что оставил их там, когда они с Джоанной только приехали.
Она кивнула.
– Но когда в тот вечер Франческа Джеррард наткнулась в холле на Гоувана и он уронил поднос с ликерами, парню пришлось потом убирать весь холл. И он видел, что перчаток Дэвида Сайдема там не было. Только он не сразу об этом вспомнил.
– Да, думаю, именно это и произошло. Во всяком случае, как только Гоуван вспомнил, он сразу понял, что это значит. Единственная перчатка, которую сержант Хейверс нашла за стойкой на следующий день – и та, что ты нашла в сапоге, – могли попасть туда только одним путем: Сайдем сам положил их туда, после того как убил Джой. Думаю, это и пытался сказать мне Гоуван. Перед смертью. Что он не видел перчаток на стойке. Но я… я думал, что он говорит о Рисе.
Линли увидел, как ее глаза мучительно зажмурились, и понял, что она не ожидала услышать это имя от него.
– Как же Сайдему это удалось?
– Он все еще сидел в салоне, когда Макаскин и кухарка пошли ко мне спросить, можно ли пустить всех в библиотеку. Тогда он и проскользнул в кухню, чтобы взять нож.
– Хотя дом был полон людей? Причем главным образом из полиции?
– Они собирались уезжать. Все болтались кто где. И на это у него ушло не более минуты. А потом он по черной лестнице прошел в свою комнату.
Не думая, что делает, Линли прикоснулся к волосам Хелен, нежно провел по всей их длине, и, следуя за их изгибом, дотронулся до ее плеча. Она не отстранилась. Он почувствовал, как тяжело бьется его сердце.
– Прости меня… за все, – сказал он. – Мне нужно было увидеть тебя… хотя бы для того, чтобы сказать тебе это, Хелен.
Она не смотрела на него. Казалось, у нее совершенно не было на это сил.
Когда она заговорила, ее голос звучал тихо, а взгляд остановился на дальних развалинах замка Маол, стены которого озаряли лучи заходящего солнца.
– Ты был прав, Томми. Ты сказал, что я пыталась повторить историю с Саймоном, но чтобы финал был счастливым, и я поняла, что это правда. Но финал все равно оказался другим, не так ли? Я с восторгом рисовала себе нечто идиллическое. Единственное, что отсутствовало в этом жалком сценарии, – больничная палата, где я оставляла его – в полном одиночестве.
В ее голосе не было иронии. Но и без этого каждое ее слово было полно жгучего презрения к себе.
– Нет, – с несчастным видом произнес он.
– Да. Рис догадался, что это ты звонил. Это было всего два дня назад? А кажется, что прошла целая вечность. И когда я положила трубку, он спросил, не ты ли это был. Я сказала – нет, это мой отец. Но он понял. И увидел, что ты убедил меня в том, что он убийца. Разумеется, я продолжала отрицать, отрицать все. Когда он спросил, сказала ли я тебе, что он со мной, я стала отрицать и это. Но он знал, что я лгу. И увидел, что я сделала тот выбор, который, как он сказал, я сделаю. – Она стала подносить руку к щеке, но даже на это у нее не хватило сил. Она опустила ее. – Мне даже не нужно было ждать, когда трижды прокричит петух[49]. Я поняла, что я сделала. С нами обоими.
Каковы бы ни были желания Линли, гораздо важнее сейчас было убедить леди Хелен в том, что ее вины тут нет. Что она напрасно приписывает этот грех себе. Он должен был дать ей хотя бы это утешение.
– Ты не виновата, Хелен. Ты ничего бы этого не сделала, если бы не я. Что ты должна была подумать, когда я рассказал тебе о Ханне Дэрроу? Чему ты должна была верить? И кому?
– Вот именно. Кому. Я могла выбрать Риса, несмотря на твои слова. Могла. Но я выбрала тебя. Когда Рис это понял, он ушел. И кто посмел бы его укорить? Естественно, вера в то, что твой любовник – убийца, наносит непоправимый ущерб отношениям. – Она наконец посмотрела на него, повернувшись и оказавшись так близко, что он смог ощутить чистый, свежий запах ее волос. – И до Хэмпстеда я действительно думала, что Рис – убийца.
– Тогда почему ты его предупредила? Чтобы наказать меня?
– Предупредила его?.. Ты это подумал? Нет. Когда он перелез через стену, я сразу же увидела, что это не Рис. Я… понимаешь, я же помню тело Риса. И этот мужчина был гораздо больше. Поэтому я закричала не думая. От ужаса, наверное. Именно в тот момент я осознала,
