Тем временем Сарданапал раздал всем ложки.

— Вкус кошмарный, сразу предупреждаю! Из чего готовил, не скажу — спокойнее будете пить! — сообщил он.

— А для чего это хотя бы? — робко спросила Верка Попугаева.

Почти одновременно с тем, как она задала этот вопрос, стены Большой Башни дрогнули. Слышно было, как циклопы с топотом несутся по первому этажу, направляясь в подвал. Академик чуть поморщился, но, похоже, совсем не удивился.

— В этом котле обережное зелье, очень сильное. После той истории с волосом и многих других событий, о которых вы даже не знаете, я хочу быть уверен, что ничего плохого с вами не случится. А теперь пейте!

Зажимая носы, все стали зачерпывать зелье и глотать его.

— Бэ-э! Это еще хуже, чем я думала! — передернулась Гробыня, а Гуня Гломов в подтверждение ее слов скорчил жуткую рожу.

В тот момент, когда Таня уже подносила ложку ко рту, рука у нее внезапно дрогнула, и она расплескала все себе на грудь. В этот миг практически все кривились, уже проглотив вонючую настойку, и никто этого не заметил. Таня хотела зачерпнуть из котла еще раз, но Сарданапал уже прошептал что-то, выпустив искру. Котел исчез.

— Ты выпила? — спросил он у Тани.

— Ага, — ответила та, прежде чем успела сообразить, что соврала. А когда соврала, уже неловко было поправляться.

— Ну и славно. А теперь спать... — сказал академик, как-то загадочно улыбаясь. — Эта ночь будет долгой, очень долгой...

Вскоре после того, как Сарданапал ушел, за ним следом проскользнул и Баб-Ягун, знаком показав Тане, что понес Ягге ее песочные часы. Таня хотела побежать за Баб-Ягуном, но к ней, смущаясь, уже подходил Шурасик.

— А где твой значок? Почему ты его не носишь? — спросил он.

— Э-э... Кажется, я его где-то потеряла, — нетерпеливо ответила Таня, косясь вслед удаляющемуся Баб-Ягуну. — Но ты ведь свой тоже не носишь.

Шурасик насупился.

— Я другое дело... Тогда будут говорить, что я дружу сам с собой. Погоди, я принесу тебе новый!

— Не надо! — не удержавшись, завопила Таня, но, взглянув на Шурасика, спохватилась и ласково похлопала его по руке:

— Ты меня не понял. Это ничего не значит. Ты очень милый, и я вовсе над тобой не смеюсь. И без этого идио... очень милого сердечка. А теперь я побежала. Спокойной ночи! Чмок-чмок!

Махнув Шурасику рукой и мигом выбросив его из головы, она кинулась по коридору за Баб-Ягуном, но тот уже куда-то подевался, а сама Таня еще не настолько знала Тибидохс, чтобы отыскать магпункт самостоятельно.

Вздохнув, она отправилась в свою комнату, чтобы доделать уроки. Завтра по расписанию была еще тренировка по драконболу, поэтому надо было вызубрить все и на послезавтра. Тем более что Зубодериха, словно белены объевшись, задавала им каждый раз по четыре главы, не считая здоровенных заклинаний, которые надо было учить наизусть.

Шурасик все еще истуканом торчал у ее дверей, и Таня сделала вид, что его не заметила. «Это же надо было, чтобы он в меня влюбился! Везет мне на Генок Бульоновых!» — подумала она.

Гробыня, зевая, уже укладывалась спать. Обнаружив, что Таня собирается заниматься, она устроила скандал и угомонилась, лишь когда Таня обещала охранять ее от Черных Штор.

— А то мало ли какая чушь тебе сегодня приснится? Вроде Юрки Идиотсюдова с букетом репейника, который скачет верхом на Гуне Гломове признаваться тебе в любви, — хмыкнула Таня, и Гробыня поспешно прикусила язычок.

— Только больше никому не говори, а то я тебя сглажу... — буркнула она, нырнула под одеяло, и вскоре, судя по счастливому выражению лица, ей стал сниться тот же сон.

Черные Шторы язвительно захихикали и от собственной вредности даже завязались в узел.

Таня закончила нежитеведение, написала несколько рецептов по практической магии и уже взялась зашивать Ванькину майку, как вдруг ощутила... Она даже сама не . могла толком описать, что именно... Неясная тревога разлилась вдруг от кончика ее носа и по всему телу... Таня не смогла усидеть на месте и вскочила. Гробыня как ни в чем не бывало посапывала на кровати, Черные Шторы вяло шевелились, как видно, прикидывая, как им еще напроказить. Все было как будто спокойно, но вот тревога никуда не уходила, а только усиливалась.

Внезапно в дверь коротко постучали, и Таня услышала взволнованный голос Баб-Ягуна, просящего открыть.

Таня открыла. Баб-Ягун, бледный как мертвец, привалился к стене.

— Слушай! Я спрашивал у бабушки про обережное зелье. Она говорит, что такое действительно есть, но на вкус оно сладкое. А от того, что дал нам Сарданапал, у меня едва скулы не свело! — с трудом выговорил он.

— Так, значит, то зелье было не...

— Да, не обережное... Сарданапал под видом его дал нам что-то другое... И знаешь, я как-то странно себя чувствую... — Баб-Ягун пошатнулся и сполз по стене на пол. Песочные часы, которые он держал в руке, упали и разбились с негромким хлопком. Но и без того уже ясно было, что весь песок из них вытек... Время вышло...

Таня бросилась к Баб-Ягуну и стала тормошить его, но тело Баб-Ягуна, лежащее на ковре, точно окостенело. Оно было твердое и застывшее. Таня осторожно постучала ему по руке, и рука Баб-Ягуна отозвалась стуком, как отзывается деревянная дверь или столешница. Прижавшись ухом к его груди, Таня услышала, что сердце Баб-Ягуна стучит, но стучит редко и глухо.

— Эй, вставай! Беги в магпункт! Да проснись же ты! Беда! — закричала Таня, бросаясь к кровати и начиная расталкивать Гробыню.

Но ее соседка упорно не открывала глаз, а еще через минуту Таня вдруг поняла, что Гробынина рука, которую она трясет, такая же тяжелая и одеревеневшая, как и у Баб-Ягуна. Охваченная ужасным подозрением, она рванулась в соседнюю спальню, к Дусе Пупсиковой и Верке Попугаевой, и, шепнув взломное заклятие «Туманус прошмыгус», нырнула туда. Дуся Пупсикова и Верка Попугаева лежали на своих кроватях неподвижные, как статуи.

«Эта ночь будет длинной, очень длинной!» — вспомнила Таня слова Сарданапала и его непонятный смешок. Почему он так сказал? Имели ли его слова какой-то скрытый смысл? Теперь ответ на эти вопросы был уже ясен.

Таня обежала еще несколько комнат, но везде было то же самое. Все, кто выпил вечером зелье Сарданапала, одеревенели и почти не подавали признаков жизни, если не считать слабого сердцебиения. Неужели Сарданапал мог перейти на сторону Чумы-дель-Торт, он, основатель Тибидохса? А они, дураки, еще подозревали Поклепа Поклепыча и профессора Клоппа. Будто не ясно предупреждало пророчество: