спустя три дня Лайла поняла, что прекрасной возможности может никогда и не представиться. Поэтому она заставила себя терпеливо дождаться, когда Бетси приготовит ее ко сну, отпустила служанку, затем набросила на себя ровно столько одежды, сколько было необходимо, чтобы соблюсти минимум приличий, и тайком выскользнула из дома.

Было начало одиннадцатого. Отец с Кевином играли в шахматы в библиотеке, думая, что она спит.

Когда Лайла, держа туфли в руках, кралась по веранде, она услышала голос, зовущий Мейзи, и замерла, чувствуя, как сердце подпрыгнуло к горлу. Но голос доносился из отдельной кухни в задней части дома, и ответ Мейзи послышался тоже оттуда. Постояв еще чуть-чуть, Лайла посчитала, что можно идти дальше.

Направляясь через участок земли вокруг дома в сторону крытых тростником хижин рабов, Лайла отчетливо слышала каждый звук: неясное бормотание голосов и низкий смех, доносящиеся из кухни, где все еще убирали и мыли посуду после вечерней трапезы, а Мейзи делала хлебную закваску на утро; тихое мычание молочных коров в хлеву через Поле; лошадиное ржание в конюшне. Ночь была теплой, легкий ветерок придавал ей свежесть. Воздух был напоен знакомой смесью запахов – сладкого тростника и черной патоки, конского навоза; ароматами, доносящимися от уличных печей, на которых рабы готовили себе ужин; головокружительным благоуханием тропических цветов и перегнивающих на жаре растений. Ветерок шелестел пальмовыми листьями, вертел плоские лопасти ветряной мельницы, где перерабатывался тростник. Скрип лопастей, поворачивающихся на ветру, был настолько привычен Лайле, что никогда она прежде его не замечала. Но сегодня, когда страх обнаружения обострил чувства, заметила. Даже пение цикад казалось чересчур громким, и Лайла даже вздрогнула, когда одна застрекотала совсем рядом.

Маленькие хижины были выстроены аккуратными рядами, как улицы. Лайла знала от Бетси, что Джосса поселили в хижину раба по имени Немия, который недавно трагически погиб, насмерть раздавленный огромным камнем, которым размалывали тростник. Лайла не совсем была чужда суеверий, чтобы не испытывать беспокойства по поводу хижины, ибо, по словам колдунов, души умерших насильственной смертью часто посещают свои земные жилища, но она знала, что Джосс посмеялся бы над подобной мыслью.

Его хижина находилась в конце крайнего ряда. Не было ни заборов, огораживающих территорию, занимаемую рабами, ни сторожей. Ему было бы очень легко сбежать – если бы было куда. Барбадос – маленький остров, всего четырнадцать миль в ширину и двадцать одна миля в длину. Отсюда никуда не деться, кроме как уплыть на корабле, и за сбежавшими рабами безжалостно охотятся. Если Джосс и сбежит, он никогда не выберется с острова. Портовое начальство будет предупреждено, наблюдение установлено. Убежать с Барбадоса практически невозможно. Лайла была уверена, что один из надсмотрщиков познакомил Джосса с безнадежностью попытки подобного. Иначе он, возможно, уже попытался бы. Если, конечно, не ждет, чтобы вначале поговорить с ней.

Ставни на окнах были закрыты, но свет пробивался сквозь щели в обмазанных глиной плетеных стенах. Джосс не спал.

Лайла толкнула дверь. Она была закрыта, но не на щеколду, и легко подалась. Двигаясь быстро, дабы уменьшить вероятность того, что ее увидят и узнают, четко очерчиваемую теплым светом, льющимся из хижины, она шагнула внутрь, закрыв за собой дверь, и на этот раз задвинула щеколду. Затем, подогнув пальцы на холодном грязном полу, повернулась, чтобы отыскать Джосса.

Он лежал на спине на грубо сколоченной койке, одетый только в широкие белые брюки, выдаваемые на плантации, подложив одну руку под голову. Масляная лампа дымила на перевернутой бочке позади него, освещая единственную комнату хижины. Остатки подгоревшей на вид еды стояли на шатком столике у стены возле двери. Койка, бочка да единственный деревянный стул – вот и вся мебель. Он читал какую-то потрепанную книжку, бог знает где добытую. Рабам было запрещено учиться читать, но она полагала, что к Джоссу, уже умевшему читать к тому времени, когда он узнал о своем происхождении, это не относилось. Когда она вошла и закрыла дверь, он опустил книгу. Когда она повернулась к нему лицом, он воззрился на нее и его зеленые глаза замерцали в неясном свете.

Долгое мгновение они просто смотрели друг на друга, ничего не говоря. Она взглядом вбирала в себя ширину его плеч, поросшую волосами грудь, красивое лицо. Этим единственным всеобъемлющим взглядом она отметила, что его усы сбриты, а волосы аккуратно подстрижены. Он был чистым, что удивительно, учитывая то, что он провел день в тяжелом труде. Волосы его были еще немного влажными, словно он недавно купался.

– Здравствуй, Джосс. – Лайла прислонилась спиной к двери, прижав ладони к шероховатой створке, и улыбнулась ему довольно неуверенно. Какой будет его реакция на ее приход, она даже не представляла.

Вместо ответа его глаза сузились, а рот сжался. Он легко свесил ноги с края кровати, движения его были аккуратными, точными; отметил место в книге ногтем и отложил ее на бочку, рядом с лампой. Только потом он посмотрел на нее. Эти жесткие холодные глаза сказали ей все, что нужно было знать: он в бешенстве.

– Так- так, неужели это малышка мисс Лайла, красавица Барбадоса? – сказал он наконец, хищно улыбнувшись. – Так скоро надоел ваш белокожий жених? Пришли удовлетворить свою жажду темного мяса?

Тон его был взбешенным, и он встал, прорычав эти последние слова. Глаза Лайлы расширились, когда он стал надвигаться на нее. Она вскинула руку ладонью наружу, чтобы остановить его. Туфли выпали из ее нервных пальцев и с мягким стуком приземлились на грязный пол рядом с ее босыми ногами.

–  Джосс, постой! Я могу объяснить…

– Можешь объяснить? – Его голос был похож на рокот, низкий и угрожающий, когда он приближался к ней. – Ты говорила, что любишь меня, спала со мной, а потом предала меня при первой же подвернувшейся возможности, и ты можешь это объяснить!

Последние слова были приглушенным ревом, и, прорычав их, он схватил ее и дернул на себя, больно вонзившись пальцами в руку выше локтя.

– Джосс, ш-ш-ш… Не кричи!.. Перестань! Что ты делаешь?

– Возвращаю вам должок, мисс Лайла!

Он рывком потянул ее через маленькую комнатку, сел на койку и, дернув, перебросил через колено с такой скоростью и свирепостью, что она беспомощна была что-то сделать, чтобы защититься.

– Нет! Джосс Сан-Пьетро! Дай мне встать! Немедленно отпусти меня!

Когда она стала извиваться, чтобы вырваться, он прижал ее к колену одной крепкой рукой и задрал юбки другой.

– Прекрати! Прекрати немедленно, или я… ой! Ай! Перестань!

Его ладонь ударила ее по заду со звонким шлепком. Лайла вскрикнула. Но быстро заглушила звук, зажав рот ладонью, когда до нее дошло, что на крик может кто-нибудь прийти. Ни в коем случае она не должна быть обнаружена в хижине Джосса, тем более в компрометирующем положении! Она извивалась и вырывалась, но молча и безуспешно. Он снова крепко шлепнул ее по заду, потом еще раз, и удары жгли ужасно. Она лупила его по ногам кулаками, прикусив щеку изнутри, чтобы не заорать от ярости. Ягодицы горели от каждого удара, но он держал ее железной хваткой. Наконец, когда он не проявил никаких признаков того, чтобы смягчиться или прислушаться к ее задыхающимся мольбам, ее терпение лопнуло. Когда его ладонь припечаталась, должно быть, уже в десятый раз, она со всей силы укусила его через грубый хлопок брюк в твердое бедро.

– Чертова сука! – С этим проклятием он столкнул ее с колена. Лайла упала на четвереньки на пол.

– Ах ты, подлый, поганый, грязный сукин сын! – прошипела она, вскакивая на ноги. Она была в таком бешенстве, что с готовностью заехала бы ему по голове топором. Отведя руку, она врезала ему по лицу с такой силой, что ладонь занемела.

Он прижал руку к горящей щеке и вскочил на ноги. Лайле пришлось отскочить назад, чтобы не упасть. Когда он навис над ней, исходя яростью, как печка жаром, ее глаза метали искры, и она не отступила ни на дюйм. Его глаза пылали так же, как и у нее, а рот взбешенно кривился. Какое-то время они сверлили друг друга разъяренными взглядами. Потом, когда он протянул руки, намереваясь, без сомнения, встряхнуть ее или нанести ей какое-то иное увечье, Лайла вдруг вспомнила, что это же мужчина, которого она любит, мужчина, который уверен, что она предала его. С коротким вздохом она шагнула к нему, в его руки, которые намеревались причинить ей боль, и схватила за уши.

– Ах ты, дурень! – проговорила она чуть-чуть смягчившимся голосом. Затем, не выпуская из рук его уши, привстала на цыпочки и прижалась ртом к его губам.

– Я дурень? – пробормотал он у се рта, но руки не причинили ей боли. Вместо этого они почти неохотно легли ей на талию, не обнимая, но и не отталкивая.

– Да, дурень, – повторила она, чуть отстранившись от его губ, но руками продолжая удерживать его уши. – Глупый слепец! Если бы я не убедила капитана Ратледжа, что ты мой раб, он бы повесил тебя, как и всех остальных.

Она снова поцеловала его, горячо, используя то, чему он ее учил, против него. Его рот был теплым и твердым, с чуть заметным привкусом имбиря. Сопротивляясь, он попытался оторваться. Лайла резко потянула его за уши. Он вскрикнул и попытался отстранить ее руку.

– Разве я не позаботилась о том, чтобы ты остался живым и невредимым и чтобы полечили твою рану? Как иначе смогла бы я это сделать, не заявив, что ты… моя собственность?

Теперь он уже крепко удерживал ее руки в своих, и она поцеловала его снова, скользя языком по непреклонной линии его плотно сжатых губ.

– Это я должна злиться, а не ты! Я рисковала жизнью, придя сюда сегодня,