значит. И Джосс тоже слишком много для нее значит.
Если она когда-либо признается, то подпишет Джоссу смертный приговор. Лайла знала, что отец позаботится о том, чтобы Джосс был мертв еще до восхода солнца на следующий день, если узнает правду о том, что случилось на острове.
Реальность ситуации, в которой она может так легко оказаться, была окончательно и пугающе доведена до ее сознания отцом. Прибыв на «Красотку Беттину» в то утро в ответ на записку, посланную капитаном Ратледжем в «Усладу сердца», отец был безумно рад ее видеть, проливая сентиментальные слезы и прижимая ее к сердцу. Кевин тоже поцеловал ее, и она позволила ему это, не зная, как еще поступить.
Затем они вдвоем начали задавать вопросы о Джоссе. Не оскорбил ли он ее чем? Не был ли слишком фамильярен? Не осмелился ли коснуться ее? Сколько ночей они провели наедине и в каких условиях?
Когда первый залп вопросов был выпущен в нее, стало совершенно ясно, что единственный способ сохранить Джоссу жизнь – это лгать абсолютно обо всем, что произошло между ними. Она уже возбудила их подозрения, настаивая на борту корабля, чтобы позаботились о ранах Джосса. Капитан Ратледж доложил об этом ее отцу, когда потребовал, чтобы плата за медицинскую помощь Джоссу была добавлена к обещанной награде вместе с суммой за пребывание их обоих на корабле.
Отец, подогреваемый сжатым отчетом Кевина о ее скандальном поведении в отношении Джосса в колониях, был с ней резче, чем когда-либо раньше, и не сразу смягчился.
Но если она проявит больше заботы о Джоссе, чем того требовала простая признательность, то подвергнет его жизнь опасности.
Лайла смотрела на него сейчас, молча кипящего от ярости, когда он стоял, щурясь от яркого солнца, и горячо желала, чтобы он понял все это. Хотя и сомневалась, что он поймет. Натура Джосса такова, что он не считается с ценой, если любит.
С приливом сочувствия Лайла отметила, что его одежда порвалась – черные бриджи и синяя рубашка превратились чуть ли не в лохмотья. Он стоял босиком на выскобленных досках палубы. Волосы отросли и без стягивающей их веревки свисали иссиня-черными волнами по плечам. Усы сливались с почти недельной бородой. Но неопрятность его облика не могла скрыть аристократические черты его лица.
Глядя на высокомерно вздернутый подбородок, надменно поднятые брови, когда он оглядывал их в то же время, что и они смотрели на него, Лайла подумала, что ни один мужчина, пожалуй, не мог бы меньше походить на раба.
Железные оковы стягивали его запястья, соединенные куском цепи примерно в фут. Когда они впервые бросились ей в глаза, у нее перехватило дыхание. Потом не без труда ей удалось овладеть своими эмоциями прежде, чем она выдала себя. Она бросила быстрый взгляд искоса вначале на Кевина, потом на отца; они оба смотрели на Джосса тяжелыми, жесткими взглядами.
Лайла молилась, чтобы Джосс не сказал ничего, что выдало бы их обоих.
– Это раб? – наконец заговорил отец, адресовав свое замечание Кевину, и в его голосе сквозило неверие. Кевин в ту ужасную ночь добрался до суши и был дома, на Барбадосе, уже тогда, когда она находилась на том острове с Джоссом. Тогда, когда ее мир изменился навсегда. Ее сердце изменилось навсегда. Хотя Кевин не знает об этом и никогда не узнает.
– Он цветной. Я говорил вам, что он может сойти за белого.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду.
Оба они продолжали разглядывать Джосса, словно он был лошадью или какой-то другой скотиной, привезенной на осмотр. Лайла, будучи не в состоянии выдержать этот неумолимый зеленый взгляд, посмотрела на отца:
– Он спас мне жизнь, папа.
– Да, ты говорила. – Он, хмурясь, еще некоторое время смотрел на Джосса. – Мне это не нравится. Если пройдет слух, что ты была наедине с ним так долго… – Он покачал головой. – Я, конечно, признателен ему за то, что он не дал тебе утонуть и спас тебя от еще гораздо худшей судьбы в руках тех трижды проклятых пиратов, но, по правде говоря, было бы лучше, если бы он был продан. Мы можем оставить его здесь, и Том Сурдок выставит его на аукцион…
– Нет! – Реакция Лайлы была инстинктивной. Заметив, как напряглось лицо отца, она поспешила объяснить настойчивые нотки в своем голосе. Отец с Кевином не должны догадаться… – Если… если ты продашь его, он… он может что-то кому-то сказать. Что-нибудь о… о том, что я была наедине с ним все это время. Он и пальцем до меня не дотронулся, разумеется, но если люди узнают, что мы вместе были на острове… Ты же знаешь, как люди любят сплетничать.
Глаза ее не больше чем на долю секунды метнулись к Джоссу, чтобы попытаться оценить его реакцию на ее слова. Лицо его оставалось бесстрастным, хотя глаза, устремленные на ее лицо, слегка сузились. Лайла молилась, чтобы он хранил молчание. Она похолодела, вспомнив его медленно накаляющийся гнев, который не раз завершался яростным взрывом. Если он сейчас выйдет из себя, поддастся ярости, которую, она знала, он сдерживает, они оба пропали. Но если он и испытывает ярость, то хорошо прячет ее под бесстрастной, словно высеченной из камня маской. Ее глаза коснулись его коротко, лишь на мгновение, вспорхнув по лицу быстро и легко, словно крылья бабочки. Затем она отвела взгляд и посмотрела на отца, который отрицательно качал головой в ответ на ее просьбу.
Лайла заговорила снова, на этот раз с большим отчаянием: – Папа, разве ты не понимаешь, что будет лучше держать его в «Усладе сердца» до тех пор, пока разговоры не улягутся? Ты же знаешь, что как только я приеду домой, всем будет до смерти интересно услышать историю о том, как я спаслась. Я могу сказать, что со мной, помимо раба, была еще одна женщина. Но если он скажет что-то иное… если они увидят, как… как он похож на белого, как… как… В общем, я думаю, было бы лучше, чтобы его никто не видел, не так ли? Если мы будем держать его подальше от посторонних глаз в «Усладе сердца», очень скоро найдется какая-нибудь новая тема для разговоров. А потом… потом ты сможешь продать его, если захочешь.
Она бросила еще один молниеносный взгляд на Джосса, на этот раз виноватый. Если он и прочел ее безмолвное извинение, она не заметила на его лице никаких признаков смягчения.
– Полагаю, ты права, – через некоторое время ворчливо согласился отец. Кевин ничего не сказал, только взглянул, прищурившись, на Джосса, что не понравилось Лайле. Он, посвященный в большую часть сплетен о ее знакомстве с Джоссом и бывший свидетелем шокирующей фамильярности ее поведения на невольничьем аукционе, имел особую причину ненавидеть Джосса, который провел все эти недели с ней наедине. Неприязнь Кевина к Джоссу исходила от него так же явно, как и слабый запах пота. Рано или поздно между ними произойдет столкновение, если она не найдет какой-нибудь способ его предотвратить.
Но сейчас не это тревожило ее. Ей надо было сосредоточиться на том, чтобы убедить отца, Кевина, весь свет, что Джосс совсем ничего для нее не значит, за исключением того факта, что спас ей жизнь. Хозяйке позволительно чувствовать признательность к рабу, и для внешнего мира это все, что ей дозволено. И это послужит оправданием каких-то особых усилий что-то сделать для него.
– Эй, парень. Как тебя зовут? Джосс? Ты, Джосс, подойди сюда.
Отец заговорил резко, неожиданно сменив тон, когда обратился к человеку, которого считал всего лишь рабом. Лайла наблюдала, как двое мужчин скрестили острые, как мечи, взгляды, и затаила дыхание. Она отчаянно молилась, чтобы Джосс держал язык за зубами и сделал то, что ему велели. Нрав у отца такой же взрывной, как и у Джосса. И хотя Леонард Реми был добрым хозяином, он не терпел обид от своих рабов. А для него Джосс – раб, собственность «Услады сердца», и никто больше. Проблема в том, что Джосс отказывался признать свое низшее положение или понять опасность, в которую это его ставит. В собственном понимании он был по-прежнему Джослином Сан-Пьетро, английским капитаном и бизнесменом, свободным человеком. Разнос восприятие положения Джосса у этих двух мужчин – верный путь к беде.
Единственной надеждой Лайлы было доставить Джосса на плантацию без происшествий. Там при естественном порядке вещей в относительной безопасности они с Джоссом будут редко видеть друг друга.
Как только он благополучно поселится в «Усладе сердца» и напряжение немного уляжется, она сделает все возможное, чтобы освободить его. Если бы только Джосс доверился ей и до того времени потерпел! Но, зная Джосса так, как она его знала, Лайла сомневалась, что его терпения хватит надолго. Просто чудо, что он до сих пор молчит.
Джосс медленно пошел вперед, остановившись на почтительном расстоянии от ее отца, и Лайла украдкой облегченно вздохнула. Он ведет себя осторожно, ждет, что будет, прежде чем что-то предпринимать. Слава Всевышнему!
– Ты спас жизнь моей дочери. Не единожды. – Это было утверждение, не вопрос. – Почему? – Вопрос прозвучал резко, словно выстрел. Взгляд Джосса не дрогнул.
– Считаю своим долгом уберечь любого невинного человека от беды, если это в моих силах.
Ответ был идеальный. Прямой, но не раскрывающий никаких секретов. Лайла почувствовала, как тело отца немного расслабилось. Кевин же, стоящий с другой стороны от нее, оставался все таким же напряженным. В его глазах читалось подозрение, и, пока Джосс говорил, он, казалось, наблюдал одновременно за ними обоими.
– Я благодарен тебе. – Джосс лишь наклонил голову. Леонард бросил взгляд на свою дочь, молчаливую и бледную, которая стояла с ним рядом, затем снова посмотрел на Джосса: – Она говорит, что ты не сделал ничего такого, что могло бы оскорбить ее добродетель. – Это был одновременно и холодный вызов, и вопрос.
– Папа! – Лайла была
