— Трус! — гневно выкрикнула Женевьева кузену уже в вестибюле. — Ради денег ты готов пожертвовать Мадлен! Жалкий трус!

Николас невесело рассмеялся:

— А как мне, по-твоему, жить с несчастными двумя тысячами пиастров за душой? Скажи, если ты такая смелая и воинственная. Я не могу обрекать Мадлен на нищету, ведь у нее тоже ничего нет. Ее бабушка едва сводит концы с концами, чтобы поддерживать более или менее достойное существование для них обеих.

— Может быть, тебе пойти в пираты?

Женевьева словно со стороны услышала, как произносит эти слова, и прикусила язык. Они сорвались лишь потому, что девушка невольно сравнила Доминика Делакруа и Николасе Сен-Дени, оказавшихся в похожих ситуациях. К счастью, Николас ничего не расслышал.

— Если ты подумаешь минутку спокойно, — сказал он, — то увидишь, что во всем этом есть и положительная сторона: брак по взаимной договоренности, который обоим даст независимость. Уверен, что Виктор разрешит нам жить отдельно от него. Я не буду вмешиваться в твою жизнь. Если ты не захочешь выезжать в свет — не надо. Можешь делать все, что хочешь. Кто бы другой тебе это позволил? — Кузен хитро прищурился. — Если только тебя не беспокоит еще что-нибудь. Возможно, твое сердце уже принадлежит кому-то другому и у тебя есть особая привязанность?

Женевьева затрясла головой. Ее привязанность не относилась к числу респектабельных женихов и не имела шанса воплотиться в законный брак. Увы, Николас, разумеется, имел в виду именно это.

— Тогда подумай, — настоятельно посоветовал он. — Даю слово, что я ничем не стесню твоей свободы. Ты сможешь делать все, что захочешь. В рамках приличия, разумеется.

'Например, продолжать роман с пиратом», — подумала Женевьева и пошла к себе в комнату. Если Николас отказывается бороться за свои права, ее задача усложняется, тем более что Виктор ни перед чем не остановится в достижении своей цели. И никто не знает, каким будет его следующий шаг. Размышляя подобным образом, Женевьева надевала свой квартеропский наряд и, только когда была уже совсем готова к выходу, поймала себя на том, что не собиралась сегодня встречаться с Домиником. Просто капер был единственным человеком, к которому она могла обратиться.

Закутавшись в толстую шерстяную шаль, она вышла из комнаты и положила ключ в карман. Все подумают, что после утренней сцены она заперлась у себя, и никто не посмеет ее тревожить, пока отец не решит возобновить атаку. Женевьева быстро сбежала с террасы и выскользнула через боковую калитку.

Очутившись на улице, она остановилась и задумалась: где искать Доминика? На Рэмнарт-стрит его нет, так как они не договаривались сегодня о встрече. Если, конечно, он не использует дом для свиданий с какой-нибудь другой любовницей. Но почему-то Женевьеве не верилось в это. Когда была Анжелика — другое дело, но теперь ей казалось, что Доминик держит дом только для них. Не то чтобы он давал ей повод убедиться в своей тактичности, но в доме не видно было следов присутствия другой женщины. Можно попробовать отправиться в дом Масперо, но, если Доминика там не окажется, ей придется сделать то, чего она никогда прежде не делала — пойти в его дом на Чартрес-стрит. Он поймет, почему Женевьева вынуждена была решиться на столь беспрецедентный шаг, когда она объяснит ему, в чем дело.

У Масперо было закрыто, на дверях — перекладина, на окнах — ставни; выходной. Женевьева пошла дальше, пока не очутилась возле дома, который когда-то показал ей Николас. Не давая проснуться своим дурным предчувствиям, она дернула за колокольчик. Сайлас открыл дверь и окинул ее взглядом, как всегда лишенным какого бы то ни было выражения.

— Ну что? — недовольно спросил он.

— Месье Делакруа здесь, Сайлас? — Желто-карие глаза смотрели умоляюще, и он вздохнул.

— Месье занят и не захочет, чтобы кто-то увидел тех, кто сейчас у него. Идите-ка лучше наверх. — Он открыл дверь пошире, и Женевьева проскользнула в переднюю.

Сайлас не дал ей осмотреться, а быстро провел по лестнице в большую спальню. Женевьева сразу же поняла, что спальня принадлежит Доминику: в ней стоял его запах, мебель несла отпечаток его изысканного вкуса — ничего общего с кричащей роскошью Рэмпарт-стрит.

— Ждите здесь, — сказал Сайлас. — Может быть, мне лучше запереть дверь?

— О Сайлас! — Женевьева вспыхнула от смущения. — Я не пойду туда, куда мне не следует ходить.

— Вам прежде всего не следовало приходить сюда, — напомнил он, едва заметно ухмыльнувшись, и закрыл дверь.

В обеденном зале с высоким потолком Доминик, постукивая пальцами по столу из красных тропических пород дерева, оглядел лица сидевших вокруг шестерых мужчин.

— Очень заманчивая идея, джентльмены, поздравляю. Но очень дорогая и трудновыполнимая.

— Недостатка в деньгах не будет, Делакруа, — сказал элегантный господин с аскетическим лицом. — А выполнение сложных и рискованных проектов — это ведь именно то, чему вы так или иначе посвящаете свое время и незаурядные способности.

Доминик улыбнулся, прищурился, подлил вина гостям, сидевшим рядом, и передал графин дальше.

— А что будет делать Наполеон, если нам удастся освободить его из ссылки?

— Это он решит сам, — ответил другой мужчина. — Мы, разумеется, будем счастливы принять его здесь, если он пожелает. Но у императора могут быть иные планы.

— Скорее всего, — пробормотал Доминик. — Не представляю себе императора без империи. Говорят, на Эльбе он создал свое королевство.

— Если вы преуспеете в своей миссии, Делакруа, полагаем, вы охотно предложите Наполеону любые услуги, которые ему понадобятся?

— Если он решит снова воевать? — Брови Доминика взлетели вверх. — Однако, прежде чем подставлять свою шею, джентльмены, я хотел бы быть уверенным, что у императора есть шанс на успех.

— Разумеется, — ответил аскетичного вида джентльмен, не скрывая презрения. — Мы все хорошо помним, что вы действуете только из корыстных побуждений, Делакруа, а не из принципиальных или идейных соображений.

— Рад, что вы это помните, — любезно заметил Доминик. — Еще вина?

На том обмен колкостями, напомнивший о сути взаимоотношений между гостями и хозяином, завершился, и Сайлас, вошедший в обеденный зал, услышал лишь, как все рассыпаются в комплиментах друг другу.

— Ну что там? — Доминик взглянул через плечо на матроса-слугу, остановившегося позади его стула.

Сайлас, если бы его не позвали, никогда не решился бы войти во время деловых переговоров хозяина, поэтому Доминик понял, что случилось нечто важное, и, когда матрос попросил его выйти на минутку, тут же извинился перед гостями и вышел в холл.

— Мадемуазель пришла, — непроницаемо уставившись в стену, сообщил слуга Сайлас.

— С ней все в порядке? — Почему-то этот вопрос показался Доминику более важным, нежели все «зачем» и «почему», которые могли возникнуть по поводу столь нежданного и неуместного визита.

— Кажется, она немного расстроена, месье. Я провел ее в вашу комнату наверху. Доминик кивнул.

— Проследи, чтобы она никуда не выходила. Я выпровожу гостей, как только смогу. — И вернулся в обеденный зал, с искренней приветливостью улыбаясь сидевшим за столом мужчинам:

— Джентльмены, вынужден просить вас извинить меня. Дела неотложной важности… — Вежливый жест завершил фразу и встречу, к всеобщему удовольствию.

Все немедленно поднялись с учтивым пониманием истинных креольских джентльменов и, откланявшись, покинули дом.

Доминик поднялся наверх поспешнее, чем было в его привычках, и Женевьева, явно чем-то встревоженная, при его появлении резко повернулась от окна, через которое смотрела во двор.

— Пожалуйста, не сердись, Доминик. Я не вынесу, если на меня сегодня еще кто-нибудь будет кричать.

— Я не сержусь, — сказал он. — И когда это я на тебя кричал?

Она неуверенно улыбнулась: