развеял их страхи, когда распорядился, чтобы для меня и моего друга был приготовлен обед.

– Ибо мой друг, – сказал я, – любит хорошо поесть, а твоя стряпня, добрая хозяюшка, не уступает стряпне королевских поваров в Камелоте.

Тут корчмарка приосанилась, заулыбалась и принялась толковать о каплунах, и я, оставив ей денег на продукты, уехал.

Морозы отпустили, потеплело. Солнечные лучи, падая с высоты, слегка грели землю. День стоял погожий, мягкий, но все напоминало о приближении зимы: голые деревья на склонах холмов, шумливые стайки дроздов, расклевывающих алые ягоды рябины, спелые орехи, выглядывающие из жухлой листвы. Тусклым золотом желтели хрупкие папоротники, на кустах дрока доцветали последние цветки.

Лошадь моя, отдохнув, бодро бежала по дороге легкой рысью. Навстречу нам никто не попадался. Но вот дорога, перевалив через гребень мелового холма, пошла под уклон по краю оврага. Внизу подо мной колыхались вершины деревьев, расцвеченные огненными красками осени – буки, дубы, каштаны, золотистые шапки берез, здесь и там перемежающиеся дымчатыми пирамидами сосен и глянцевой зеленью остролистов. Сквозь листву я различал блеск бегущей воды. Спускаясь к реке, как объяснял мне корчмарь, дорога раздваивается: одна ведет прямо через реку по мелкому, мощенному камнем броду, другая сворачивает направо, в лес. Это малоезжая тропа, она срезает большой угол и несколькими милями восточное снова выходит на главную, булыжную дорогу.

Здесь, у развилки, я задумал остановиться и ждать. На целую милю пути не было никакого жилья, наша встреча у брода будет укрыта от посторонних взоров надежнее, чем за стенами опочивальни. Ехать дальше ему навстречу я не решался. Уж если Артур пускался в путь, то мчался всегда во весь опор, шпоря коня и срезая углы. Знал ли он о существовании лесной тропы, неизвестно, но, проехав дальше по одной или другой дороге, я рисковал с ним разминуться.

А здесь поджидать его было очень удобно. Тепло сияло солнце, прогретый воздух был свеж и напоен ароматами хвои. В колючем кустарнике бранились меж собой две драчливые сойки. Потом вдруг они снялись с веток и, сверкнув голубым опереньем крыл, перелетели через дорогу. Из леса на юго-восточном склоне отчетливо доносился прилежный стук дятла. Рядом, перекатываясь по камням, уложенным под водой еще в римские времена, приветливо журчала река.

Я расседлал коня, привязал за поводья к орешине и оставил пастись под деревьями. У берега на солнечном припеке лежала упавшая сосна. Я сел на нагретый ствол, опустил рядом наземь седло и стал ждать.

Я не ошибся в своих расчетах. Не прошло и часа, как я услышал стук копыт по булыжникам. Так, значит, он не свернул на лесную тропу, а едет по главной дороге. И, судя по звуку, едет не спеша, щадит коня. Притом едет не один, за ним по пятам следует, должно быть, Бедуир, получивший разрешение сопровождать короля.

Я вышел на середину дороги.

Из лесу выехали на рысях три всадника и стали спускаться под гору к броду с той стороны. Все трое были мне незнакомы; более того, они принадлежали к числу людей, теперь редко встречающихся на дорогах. В прежние годы дороги, особенно в пустынных местах на севере и западе, грозили опасностью для одиноких путников, но Амброзий, а за ним Артур очистили главные проезжие тракты от бродячего бездомного люда. Очистили, да, как видно, не совсем. Эти трое служили когда-то солдатами, на них и теперь были кожаные армейские панцири, а у двоих на головах даже блестели вмятинами старые металлические шлемы. Младший и самый франтоватый ехал, засунув за ухо гроздь красных ягод. Но были они, все трое, небриты, нечесаны и вооружены ножами и тесаками. А у старшего, обросшего косматой, бурой с проседью бородой, позади седла болталась внушительная колючая палица. Лошади под всеми троими были неказистой, приземистой местной породы – вороная, буланая и соловая, – неухоженные и заляпанные грязью, но сытые и выносливые. И не нужен был прорицатель, чтобы понять, насколько встреча с ними чревата опасностью.

У самой воды они натянули поводья и, остановившись, принялись меня разглядывать. А я, не сходя с места, глядел на них. За поясом у меня торчал нож, но меч мой лежал у сосны рядом с седлом. Да и лошадь была расседлана и привязана, так что о бое с ними не могло быть и речи. Сказать правду, я и теперь не испытывал особой тревоги: не далеко ушли времена, когда ни один, даже самый отъявленный, разбойник на большой дороге не осмелился бы пальцем тронуть Мерлина; и прежняя уверенность в себе еще не совсем покинула меня.

Они многозначительно переглянулись. Итак, опасность. Главарь, тот, что с косматой сивой бородой и на вороной лошади, шагом съехал прямо в реку, так что вода завихрилась вокруг копыт, и проговорил с ухмылкой, обращаясь к товарищам:

– Смотрите-ка, какой храбрец загораживает нам брод! А может, ты – Гермес, бог путников, и явился пожелать нам счастливого пути? Вот уж не подумал бы, что он такой из себя! – И раскатился хохотом, который подхватили остальные.

Я отошел к обочине дороги.

– Боюсь, что не могу похвастаться талантами Гермеса, джентльмены. И дорогу вам преграждать я не намеревался. Просто, услышав, как вы скачете, я принял вас за передовой отряд большой кавалькады, которая очень скоро должна здесь проехать. Вы не видели солдат на дороге?

Они опять переглянулись. Младший, с красной гроздью за ухом и на соловой лошади, с плеском переехал через реку и выкарабкался на дорогу вблизи меня.

– Нет, нам никто не попадался, – ответил он. – Да и что за кавалькаду ты здесь поджидаешь? Может, отряд самого Верховного короля? – И подмигнул товарищам.

– Да. Верховный король с минуты на минуту должен тут проехать, – спокойно подтвердил я. – А он любит, чтобы на дорогах соблюдался порядок. Так что езжайте-ка вы подобру-поздорову, куда ехали, джентльмены, и меня не задерживайте.

Они уже все трое были на этом берегу и окружили меня Вид у всех довольный, даже, пожалуй, добродушный. Сивобородый проговорил:

– А как же, ясное дело, мы тебя не задержим, верно, Рыжий? Ты поедешь дальше свободный, как ветер, господин добрый, налегке поедешь.

– Легче перышка, – со смехом подхватил Рыжий, тот, что был на буланой лошадке. И передернул на животе ремень, так что рукоять ножа оказалась под рукой.

А младший уже направился к сосне, где лежало мое седло с переметными мешками.

Я хотел было заспорить, но главарь подогнал свою лошадь вплотную ко мне, бросил поводья и вдруг, изогнувшись, ухватился за ворот моего балахона. Собрав ткань в кулак, так что я едва не задохнулся, он потянул меня вверх и почти оторвал от земли. Он был чудовищно силен.

– Так кого же это ты тут поджидаешь, а? Отряд, говоришь? Это правда или ложь, чтобы на нас страху нагнать?

С другого бока меня теснил лошадью второй разбойник, тот, которого звали Рыжий. Убежать от них не было никакой возможности. А третий спешился и, не отвязывая от моего седла переметных мешков, принялся перерезать ремни кинжалом, даже не оглядываясь на своих товарищей.

Рыжий тоже вытащил нож.

– Да ложь это, ясное дело, – грубо проговорил он. – На дороге никаких войск не было. И неоткуда им взяться. Да и не поехали бы они, Эрек, по лесной дороге, сам знаешь.

Эрек свободной рукой отстегнул сзади от седла палицу.

– Так, стало быть, ложь. Что же это ты, старик, а? Не позорься, а лучше скажи нам, кто ты такой и куда держишь путь. И что это за войско, о котором ты толкуешь, откуда оно должно идти?

– Скажу, если ты отпустишь мне горло, – с трудом выговорил я. – Да вели, чтобы ваш товарищ не трогал мои вещи.

– Ишь раскукарекался, старый петух! – нагло рассмеялся он, однако руку разжал. – Ну, валяй. Только правду, самому же лучше будет. Так откуда же ты едешь и где же солдаты? И кто ты таков, куда держишь путь?

Я стал поправлять на себе одежду. Руки у меня дрожали, но я сумел совладать со своим голосом и ответил спокойно:

– Вам лучше бы не задерживать меня, а позаботиться о собственном спасении. Ибо я – Мерлинус