со своей семьей. Но судно, на котором он бежал из Франции, было задержано англичанами, и теперь Люсьен живет в Англии, как «иностранный» пленник. За ним надзор, но он свободен… Он написал об этом в письме м-м Летиции, которое попало ей контрабандой. А ведь это Люсьен, тот Люсьен, который помог Наполеону стать консулом, якобы спасая французскую Республику.

Люсьен — этот идеалист с голубыми глазами! Нет, колокола звонят не в его честь…

Дверь приоткрылась.

— Я подумала, что колокола тебя разбудили. Я прикажу принести завтрак, — сказала Мари.

— Почему звонят колокола, Мари?

— Почему они звонят? Император одержал еще одну победу!

— Где? Когда? Есть ли что-нибудь в газетах?

— Я пришлю тебе завтрак и твою лектрису, — сказала Мари. Потом решила: — Нет, сначала завтрак, а потом барышню, которая тебе читает.

Это постоянный пунктик для веселья Мари. Придворные дамы держат при себе бедных девушек из хороших фамилий, чтобы они читали вслух газеты и романы. Однако я люблю читать сама, лежа в постели. Император требует, чтобы мы имели лектрис, как будто нам по восемьдесят лет. А мне ведь всего двадцать восемь…

Иветт принесла шоколад. Она открыла шторы, солнце и аромат цветов ворвались в комнату.

— Иветт, — спросила я между двумя глотками шоколада, — о какой нашей новой победе говорят?

— Под Ваграмом, княгиня. Пятого и шестого июля.

— Позови мадемуазель и Оскара.

Ребенок и лектриса пришли. Я привлекла к себе Оскара, и он уютно зарылся в мои подушки.

— Мадемуазель прочтет нам «Монитор». Там пишут о нашей новой победе.

Так мы с Оскаром услышали, что под Ваграмом, возле Вены, было большое сражение. Была побеждена австрийская армия численностью семьдесят тысяч человек… Мы потеряли только полторы тысячи убитыми и три тысячи были ранены.

Далее шло описание сражения, упоминались имена маршалов, и только имени Жана-Батиста не было упомянуто. Однако я знала, что он со своим войском в Австрии.

Наполеон поручил ему командование всеми саксонскими войсками.

«Не случилось ли чего?» — спрашивала я себя.

— В газете нет ничего о папе, — сказал Оскар. Мадемуазель просмотрела листок еще раз.

— Нет, — сказала она, — ни слова.

В дверь постучали. Появилось оживленное личико м-м Ля-Флотт.

— Княгиня, его превосходительство, граф Фуше, просит принять его.

Министр полиции Фуше никогда не был у меня. Колокола замолчали. Может быть, я плохо поняла…

— М-м Ля-Флотт, что вы сказали?

— М-сье Фуше, его превосходительство, министр полиции, — повторила моя компаньонка.

Она старалась принять безразличный вид, но глаза ее почти выскакивали из орбит.

— Оскар, пойди к себе. Мне нужно одеться. Иветт, Иветт…

Благодарение Богу, Иветт была уже в спальне с моим утренним лиловым платьем. Лиловое мне идет.

— М-м Ля-Флотт, проводите его превосходительство в маленькую гостиную.

— Он уже там.

— Тогда, спуститесь и попросите его превосходительство подождать одну минутку. Скажите, что я не окончила туалет, но что я потороплюсь. Или не надо. Дайте ему почитать газету, журналы…

На красивом личике м-м Ля-Флотт мелькнула улыбка.

— Княгиня, министр полиции читает газеты прежде, чем они выходят. Это его обязанность.

— Иветт, причеши мне волосы, дай розовую шаль, мы сделаем из нее тюрбан. М-м Ля-Флотт, скажите, в этом тюрбане я не похожа на бедную мадам де Сталь, эту писательницу, которую министр полиции выслал из Парижа?

— Княгиня, у мадам де Сталь лицо мопса, а вы…

— Спасибо. Иветт, я не могу найти губную помаду.

— В ящике туалета. Княгиня так редко ею пользуется…

— Конечно. У меня и так щеки и губы гораздо краснее, чем должны были бы быть у жены маршала. Княгини все очень бледные. Это аристократично. Но сейчас я бледна, мне нужно слегка подрумяниться и покрасить губы.

Медленно спустилась я по лестнице.

Фуше… Кто-то прозвал его «нечистая совесть каждого». Его боятся, потому что он вездесущ. Во время Революции его прозвали «Кровавый Фуше». Никто не подписал столько смертных приговоров, сколько этот депутат. Под конец он стал даже более кровавым, чем Робеспьер.

И прежде чем Робеспьер его уничтожил, Фуше организовал заговор против Робеспьера. Робеспьера гильотинировали, и Фуше на время исчез со сцены. Вначале Директория в нем не нуждалась. Директория не хотела показать иностранным державам, что Франция — страна убийц. Но Фуше знал секреты Директории, и без него не обошлись. Затем его стали каждый день встречать в салоне м-м Тальен.

Он все знал, все видел, все запоминал… Когда кто-то предложил стрелять в голодный парижский люд, чтобы предотвратить восстание, Фуше сказал: «Бернадотт на это не пойдет. А вот этот умирающий с голоду малыш, который бегает возле Жозефины…»

Как случилось, что «Кровавый Фуше» все-таки получил новый пост? Его выдвинул директор Баррас. Сначала он отослал его за границу, как секретного агента. Перед самым падением Директории Фуше был возвращен в Париж и назначен министром полиции. И Фуше, прежний президент Клуба якобинцев, сейчас же сделался закадычным другом Монтеня. В обмен на приветственные крики Фуше хладнокровно приказал Клубу на улице Бак [17]: «Закрыться». Потом он занял помещение под жандармерию, и клуб был закрыт навсегда. Французская Революция была официально задушена.

Фуше имел собственные представления о функциях министра полиции. Он шпионил за министрами, за чиновниками, офицерами и гражданским населением. Это было не трудно, так как он был щедр. А быть щедрым ему тоже не составляло труда, так как он имел специальные фонды для оплаты шпионов.

— Чего он хочет от меня? — спрашивала я себя, подходя к двери маленькой гостиной. Мне вспомнилось, что его еще прозвали «Лионский убийца» за то массовое истребление, которое он проводил в Лионе во время Революции. Глупо, конечно, что мне это пришло в голову сейчас! Он совершенно не похож на убийцу. Я часто встречала его на приемах в Тюильри. Фуше одевается с большой тщательностью, он удивительно бледен, просто до анемичности. Разговаривает учтиво, тихим голосом, глаза его полузакрыты.

В газете не было ничего о Жане-Батисте… Что-то случилось, но моя совесть чиста, месье Фуше… И я вас не боюсь!

Я вошла. Он тотчас поднялся с кресла.

— Я приехал поздравить вас, княгиня. Мы одержали огромную победу. Я читал, что князь Понте-Корво и его войска первыми взяли приступом Ваграм. А также, что князь Понте-Корво с семью или восемью тысячами солдат преодолел сопротивление сорокатысячного войска.

— Но ведь об этом нет ни слова в «Мониторе», — пробормотала я и попросила его сесть.

— Я сказал, что читал, княгиня, но я не сказал, где читал. Конечно, не в газете, а в приказе, который отдал ваш муж, чтобы отметить храбрость своих саксонских войск…

Он взял со стола фарфоровую безделушку и внимательно ее рассматривал.

— Кстати, я читал также еще одну вещь: копию письма Его величества князю Понте-Корво. Император выражает свое недовольство поведением князя Понте-Корво в этот день. Его величество отметил также, что приказ князя содержит массу неточностей. Например, как могло произойти, что войска князя Понте- Корво были первыми при взятии Ваграма, поскольку Удино занимал передовые позиции? Затем, как саксонцы под командованием вашего супруга могли вообще занять город, если они не сделали не единого выстрела? В итоге, император указывает князю на то, что он не сделал ничего со своей стороны, чтобы поддержать наши войска в этом сражении.

— Это пишет император Жану-Батисту? — спросила я растерянно.

Фуше бережно поставил безделушку на место.