— Восемьдесят тысяч человек собрались посмотреть коронационный кортеж, — сказал Мюрат, который по своей должности губернатора Парижа был ответственен за порядок.

Префект полиции запретил каретам подъезжать к собору, и приглашенные продвигались в толпе пешком до самых дверей. Только нам, участвующим в кортеже, было разрешено оставить свою верхнюю одежду в епископстве. Остальные приглашенные должны были появиться в соборе без пальто, и я заледенела от одного только взгляда на дам, вышедших из карет и семенивших в толпе, дрожащих от холода, который кусал их в их шелковых туалетах.

В это время произошел комический инцидент. Группа приглашенных дам столкнулась с шествием высших чиновников магистратов, завернутых в мантии из красного сукна. Эти чиновники галантно распахнули свои широкие мантии, и замерзшие дамы радостно укрылись в этих убежищах. Несмотря на закрытые окна, мы услышали раскаты хохота в рядах зрителей.

Наконец показались кареты иностранных принцев, считавшихся почетными гостями.

— Личности третьего сорта, — пробормотал Жан-Батист. — Наполеон оплатил этим «высочествам» все путевые расходы и расходы по пребыванию в Париже. Вот маркграф Баденский, — объяснил мне Жан- Батист. — А вот здесь ты можешь увидеть также принца Саксен-Кобургского.

Жан-Батист с легкостью произносит эти невозможные немецкие имена. Как это ему удается?

Я отошла от окна и расположилась у камина.

Мне подали вторую чашку кофе. В это время возле двери возникла оживленная дискуссия. Однако, я обратила на нее внимание лишь тогда, когда ко мне направилась м-м Ланн, говоря:

— Мне кажется, что этот беспорядок у двери касается вас, дорогая м-м Бернадотт.

Богу было угодно, чтобы этот беспорядок действительно касался меня! Какой-то господин во фраке табачного цвета с растрепанным жабо безуспешно боролся с часовыми, преграждавшими ему путь.

— Пустите меня к моей маленькой сестренке, мадам Бернадотт Эжени!

Господином в коричневом фраке оказался Этьен. Когда он меня увидел, он закричал, как утопающий:

— Эжени, Эжени, спаси меня!

— Послушайте, — спросила я у часовых, — почему вы не разрешаете войти моему брату? — и я втащила Этьена в комнату. Часовой пробормотал что-то вроде: «Приказано впускать только господ и дам из коронационного кортежа.»

Я позвала Жана-Батиста, и мы усадили потного от волнения Этьена в кресло. Он мчался день и ночь из Генуи в Париж, чтобы присутствовать на коронации.

— Разве ты не знаешь, Эжени, как тесно я связан с императором? Друг моей юности, человек, на которого я всегда возлагал все свои надежды, — сказал он задыхающимся голосом, и при этом у него был самый несчастный вид.

— А что тебя приводит в отчаяние? — спросила я его. — Твой друг юности с минуты на минуту будет коронованным императором. Чего тебе еще надо?

— Присутствовать! — сказал Этьен умоляющим голосом.

— Присутствовать на церемонии?.. Надо было приехать раньше, шурин. А сейчас все входные билеты розданы, — спокойно сказал Жан-Батист.

Этьен, сильно располневший с годами, вытер лоб:

— Из-за непогоды моя почтовая карета без конца останавливалась, — сказал он, извиняясь.

— Может быть, Жозеф ему поможет, — сказала я Жану-Батисту.

— Мы же теперь наверняка ничего не сможем сделать.

— Жозеф возле Его величества в Тюильри и никого не принимает. Я уже там был, — сказал Этьен жалобно.

— Послушай, Этьен, ты же всегда терпеть не мог Наполеона. Ну почему тебе так важно видеть его коронацию? — спросила я, пытаясь его успокоить.

Но Этьен подпрыгнул:

— Как ты можешь говорить подобные вещи? Разве ты не знаешь, что в Марселе я был самым близким, самым лучшим другом императора?

— Я знаю только, что ты был возмущен, когда я стала его невестой, — ответила я ему.

— Ах так, вы хотели запретить Дезире этот брак?

Тогда Жан-Батист хлопнул моего брата по плечу. — Шурин Этьен, я решительно симпатизирую вам, и даже если мне придется посадить вас к себе на колени в переполненном соборе, я вас туда проведу. — Он, смеясь, повернулся и закричал: — Жюно, Бертье, господина Этьена Клари надо контрабандой провести в собор. Идите сюда! Мы с вами выиграли не одну битву!

Потом я увидела в окно моего брата Этьена, исчезающего в Нотр-Дам, под эгидой трех маршальских мундиров.

Через несколько минут маршальские мундиры появились вновь, и мне сообщили, что Этьен устроен среди дипломатического корпуса. Он сидит, как сказал мне Жан-Батист, рядом с турецким султаном. На турке зеленый тюрбан и… он замолчал, так как появилась процессия Папы.

Впереди шел батальон драгун, за ним следовала швейцарская гвардия. Наконец мы увидели монаха верхом на осле, державшего перед собой крест.

— Пришлось нанять мула, и Деспро говорит, что он обходится в 67 франков в день, — прошептал маршал Бертье. Жан-Батист расхохотался.

Затем следовал экипаж Папы. Его карету влекли шесть серых лошадей, и мы, конечно, немедленно узнали парадную карету императрицы, которую предоставили в распоряжение Папы.

Папа вошел в архиепископство, но нам не удалось оказать ему знаков внимания. Он очень быстро облачился в одной из комнат первого этажа, после чего покинул дворец в сопровождении высшего духовенства и медленно направился к порталу Нотр-Дам.

Кто-то открыл одно из окон. Толпа молчала. Только женщины становились на колени, а большинство мужчин даже не снимало шляпы.

Внезапно Папа остановился, что-то сказал и перекрестил молодого человека, стоявшего в первом ряду с высоко поднятой головой. Позднее мы узнали, что Пий VII, посмотрев на этого парня и на всех, стоявших рядом, заметил с улыбкой:

— Я полагаю, что благословение старца не может быть оскорбительно.

Еще дважды Папа перекрестил прозрачный холодный воздух, затем белый силуэт исчез под порталом собора, и красные мантии кардиналов сомкнулись за ним как поток.

— Что происходит сейчас в соборе? — спросила я. Кто-то объяснил мне, что при входе Папы хор императорской капеллы возгласил: «Ты есть Петр!» [15], и Папа должен сесть на трон, стоящий слева от алтаря.

— А теперь не замедлит появиться император, — добавил кто-то.

Но император заставил ждать еще целый час население Парижа, полки, стоящие по стойке «смирно», высоких приглашенных и главу святой Римской церкви.

Наконец артиллерийские залпы возвестили, что император покинул Тюильри. Не знаю почему, но внезапно все разговоры прекратились. Молчаливо все мы подошли к большим зеркалам; безмолвно маршалы поправили свои ордена, одернули синие с золотом мундиры и сделали знак лакеям набросить им на плечи синие пелерины.

Пудря лицо, я с удивлением заметила, что у меня дрожат руки.

Как приближающаяся буря, сначала далекая, затем неуклонно растущая и превращающаяся в ураган, до нас докатилось: «Да здравствует император! Да здравствует император!»

Показался Мюрат, губернатор Парижа, верхом, в сверкающем золотом мундире. За ним с громом следовали драгуны. Затем герольды, верхом, в одежде из лилового бархата, вышитого золотыми орлами; герольды держали жезлы, украшенные золотыми пчелами.

Потрясенная, смотрела я на эти пышные лиловые одежды. А в свое время я хотела купить ему на свои карманные деньги мундир, потому что его собственный был слишком поношен…

Золоченые коляски, запряженные шестью лошадьми каждая, останавливались одна за другой. Из первой вышел Деспро. Из второй — адъютанты императора. За ними — министры.

И, наконец, из экипажа, сверху донизу разукрашенного золотыми пчелами, — принцессы императорского