Пошел снег, и многочисленные факелы погасли.

Несколько дней назад император вручал знамена различным полкам. Мы все должны были явиться на Марсово поле. Наполеон надел свою мантию и корону. Каждый полк получил знамя. На верхушке древка был резной позолоченный орел, под орлом волновался трехцветный шелк. Император сказал в своей речи, что орел не должен никогда попадать в руки врагов и обещал новые победы своим войскам. Мы провели несколько часов на трибуне, и перед нами парадным маршем прошли полки.

Этьен рядом со мной был в экстазе и почти оглушил меня восторженными криками. Пошел снег, а зрелище не прекращалось, и у нас промокли ноги. У меня было время вспомнить приготовления к празднику маршалов в Опере. Церемонимейстер сообщил маршалам, что они должны дать праздник в честь императора. Это должен быть самый блестящий бал из всех, и для этой цели сняли помещение Оперы.

Маршалы неоднократно совещались и проверяли список приглашенных, чтобы никто не был обижен или забыт. Месье Монтель дал нам специальный урок, где показал, каким образом мы должны будем шествовать перед императорской четой, а затем сопровождать в зал Наполеона и Жозефину. Деспро предупредил нас, что император предложит руку одной из жен маршалов, в то время как один из маршалов должен будет вести императрицу к ее трону.

По этому поводу опять много совещались, чтобы решить, которой из жен маршалов и кому из маршалов будет оказана эта честь. Наконец Мюрат, как супруг принцессы, был избран, чтобы принять руку императрицы. Но что касается рук императора, то мнения разделились между дуайеном [16] маршальских жен и мной, сестрой принцессы Жюли. Мне, по счастью, удалось убедить всех, что только толстой «дуаиенше» надлежит приветствовать императора. Я была очень рассержена на Наполеона, потому что он до сих пор не удовлетворил заветное желание Жана-Батиста получить независимый командный пост как можно дальше от Парижа.

Утром в день праздника Полетт влетела ко мне, как порыв ветра. Ее сопровождали итальянский скрипач-виртуоз и капитан драгун. Она посадила обоих на диван в моей гостиной и увлекла меня в спальню.

— Который из них мой любовник, как ты думаешь? — спросила она смеясь.

Золотая пудра сверкала в ее светлых волосах под шляпкой из черного бархата. В ее крошечных ушках переливались изумруды из фамильных драгоценностей Боргезе, ярко-зеленый пояс туго сжимал точеные бедра, и маленькая черная бархатная жакетка обтягивала ее грудь так плотно, что выделялись соски. Брови ее были подведены, как она делала в пятнадцать лет. Но только сейчас — дорогой тушью, а не кусочком угля из маминой кухни… Вокруг блестящих глаз, напомнивших мне глаза Наполеона, залегли тени.

— Ну же! Кто из этих двоих мой любовник? — повторила она.

Я не могла угадать.

— Оба! — закричала Полетт, с победоносным видом усаживаясь за мой туалет.

Золотой сундучок все еще стоял там.

— У кого это такой плохой вкус, чтобы подарить тебе шкатулку для драгоценностей, украшенную этими ужасными имперскими орлами? — спросила она.

— Теперь твоя очередь угадывать, — ответила я.

Полетт наморщила лоб. Эта игра в загадки ее забавляла. Она вся отдалась игре, я даже слышала ее взволнованное дыхание.

— Это… скажи-ка, это…

Я ответила бесстрастно:

— Получением этой шкатулки я обязана бесконечной доброте Отца нашей родины!

Полетт протяжно свиснула, как уличный мальчишка. Потом оживленно:

— Я не понимаю… В настоящий момент он обманывает Жозефину с мадам Дюшатель, ты знаешь, с этой придворной дамой с большими голубыми глазами и большим носом…

Я покраснела.

— В день своей коронации Наполеон возвратил мне старый долг. Он вернул мне деньги, которые занял у меня в Марселе, вот и все, — сказала я возмущенно.

Полетт замахала руками, унизанными фамильными бриллиантами Боргезе, как бы отталкивая недостойную мысль.

— Господи, детка, конечно — это все!

Она помолчала, размышляя.

— Я приехала поговорить с тобой о матери, — вдруг сказала она. — Мать приехала вчера тайком. Я думаю, что даже Фуше не знает, что она в Париже. Она живет у меня. Нужно, чтобы ты им помогла…

— Помочь, кому? — спросила я, не понимая.

— Обоим. Мадам Матери и ему, Наполеону, ее коронованному мальчику…

Она засмеялась, но смех прозвучал неискренне.

— Понимаешь, это довольно сложно. Наполеон желает, чтобы мама принесла ему свои поздравления в Тюильри в торжественной обстановке. Представляешь?! С придворным реверансом и прочими вещами… — Она остановилась. Я постаралась представить себе м-м Летицию, делающую придворный реверанс Наполеону. — Он сердился, так как она нарочно задержалась в дороге, чтобы не присутствовать на коронации. — Полетт покусала губы с задумчивым видом. — Он оскорблен, потому что мама не захотела быть свидетельницей его триумфа. Он очень хочет ее видеть, но… Эжени, Дезире, соедини их! Как будто нечаянно, понимаешь? И оставь одних в тот момент, когда они увидятся. Таким образом, церемония станет уже не нужной. Как ты думаешь, это возможно?

— Вы действительно ужасная семья, — сказала я, вздыхая.

Но Полетт не обиделась на мое замечание.

— Разве ты этого не знала? А вообще, знаешь ли ты, что я единственная из всех братьев и сестер, кто действительно любит Наполеона?

— Да, я знаю, — ответила я, вспомнив утро, когда Полетт сопровождала меня к военному коменданту Марселя.

— Остальные мечтают только о наследстве, — заметила Полетт, полируя ногти. — Вообще-то, уже не встает вопрос о том, что Жозеф будет наследником, с тех пор, как Наполеон усыновил двух маленьких сыновей Луи и Гортенс. Жозефина пилила его день и ночь, чтобы он возвел ее внуков в ранг Наследных принцев. И знаешь, что ужасно подло? Она его обвиняет в том, что он виноват, якобы, что в их браке нет детей. Он! Подумать только!

— Я устрою встречу м-м Летиции и императора, — сказала я быстро. — На празднике маршалов. Я пришлю к тебе Мари с инструкциями. Только ты должна будешь устроить, чтобы твоя мама появилась в ложе, которую я укажу.

— Ты сокровище, Эжени! Господи, какое облегчение! — она сунула палец в баночку с помадой и тщательно помазала верхнюю губу. Потом сжала губы, чтобы покрасить также и нижнюю. — Недавно английская газета опубликовала скандальную хронику обо мне. Мой маленький скрипач мне ее перевел. Англичане называют меня «Наполеоном в любви». Какая глупость! — Она повернулась ко мне. — У нас совершенно различная тактика, у Наполеона и у меня. Он выигрывает наступательные войны, я же теряю мои оборонительные рубежи… — Улыбка украдкой скользнула по ее губам. — Но посуди, почему мне в мужья все время дают людей, которые меня не интересуют? Сначала Леклерк, а теперь Боргезе. Подумай, обе мои сестры в гораздо лучшем положении. Во всяком случае, они тщеславны. У них ничего не остается для мужчин. Все тратится на влиятельные связи, на выгодные знакомства. Элиза — потому, что она не может забыть нашу квартиру в подвале и ее обуревает страх снова стать бедной. Сейчас она копит все, что только можно. Каролина же, напротив, была так молода, когда мы жили в этом погребе, что она уже ничего не помнит. И чтобы водрузить на себя настоящую императорскую корону, Каролина способна на любую низость. Но я!..

— Боюсь, что два твоих кавалера соскучились, — сказала я.

Полетт вскочила.

— Ты права, нужно ехать. Я жду твоих указаний, потом отправлю нашу мать в Оперу. Решено?

Я кивнула — решено!