мадам. Поэтому, как старый друг, я советую вам написать Бернадотту и рекомендовать ему заключить союз с Францией. Я думаю, что это также и в ваших интересах, мадам…

— Мое положение очень прочно, сир, — я, кланяясь, — хотя бы, как королевы-матери…

Он удивленно посмотрел на меня. Потом, повысив голос:

— Мадам, до тех пор, пока между Швецией и Францией не будет подписано соглашение о союзе, я не хочу видеть вас при дворе, — и он удалился с Мари-Луизой.

Дома меня ожидала Мари. Я отпустила Иветт и остальных праздновать Новый год. Мари сняла с меня бриллиантовые серьги и отстегнула золотые аграфы с плеч.

— С Новым годом, Мари! Император вооружил самую большую армию, которая когда-либо у него была, а я должна написать Жану-Батисту, чтобы он заключил союз с Францией… Объясни-ка мне, как случилось, что я становлюсь действующим лицом в игре людей, которые делают историю?

— А вот смотри… Если бы ты тогда не заснула в приемной депутата, то м-сье Жозеф не должен был бы будить тебя. А если бы ты не вбила себе в голову, что Жюли и этот Жозеф…

— Да. И еще, если бы мне не было так любопытно познакомиться с его братом, маленьким генералом… Какой плачевный вид был у него в его потертом сюртуке!

Я оперлась локтями на туалет и закрыла глаза. Да, только из любопытства, детского любопытства я попала в то положение, в котором нахожусь сейчас. Но дорога, по которой я начала идти с Наполеоном, привела меня к Жану-Батисту. А с ним я была так счастлива!

— Эжени, — тихонько сказала Мари. — Когда мы уедем в Стокгольм?

«Если я потороплюсь, то еще смогу успеть на свадьбу моего мужа с великой русской княжной», — подумала я горько и продолжала сидеть, закрыв глаза.

— Спокойной ночи, — прошептала Мари.

1812 год только что начался, но я чувствую, что он будет ужасен.

Приехал Пьер, сын Мари. Его призвали в армию, самую большую армию из всех, когда-либо существовавших. Он скоро уезжает в полк. До сих пор я каждый год платила восемь тысяч франков, чтобы освободить Пьера от военной службы. Когда он родился, Мари стала моей кормилицей, а Пьера отдала в деревню. Я лишила его материнского молока, и это меня целовала Мари вместо родного сына…

Выросший без материнской ласки Пьер не заморыш. Он очень высок, мускулист, и лицо его покрыто бронзовым южным загаром. У него черные смеющиеся глаза.

Мари ходит как сомнамбула. Иногда ее дрожащая рука тихонько гладит руку сына.

— Не огорчайтесь, мама! Ведь я призван императором в самую большую армию, которая пойдет в Россию. Император хочет, чтобы мы, наконец, объединили всю Европу в одно огромное государство. И у меня открываются такие возможности!

— Какие, какие?

— Стать генералом, маршалом… разве я знаю? — он помолчал. — Мама, дайте мне розу из сада. Посмотрите, наши солдаты маршируют с цветами. Мы вернемся с блестящей победой!

Я разрешила Мари нарвать роз и раздать однополчанам Пьера.

— Возвращайтесь с победой, Пьер, — сказала я ему, прощаясь.

Мари проводила его до двери. Когда она вернулась, морщины глубже врезались, и лицо ее как будто окаменело. Ни одной слезы. Тряпкой, которую она держала в руке, она принялась ожесточенно тереть канделябры.

Внизу, на улице, проходили полки с оркестрами во главе. Вошел Виллат.

— Почему солдаты идут на войну всегда с оркестром? — спросила я.

— Потому что музыка нас вдохновляет, а еще потому, что под музыку легче держать шаг.

— А для чего солдатам нужно идти в ногу?

— Ваше высочество, с самого начала, с выхода из дома, солдаты должны соблюдать порядок. Идти легче под музыку, так солдаты привыкают к бездумному послушанию. Это пригодится в бою, когда нужно лишь выполнять приказы и не думать ни о чем.

Вошел граф Розен. Он что-то говорил мне, но оркестр под окном гремел так громко, что я не расслышала. Мы отошли от окна.

— Я должен срочно сообщить Вашему высочеству, что третьего апреля Швеция подписала союз с Россией.

— Полковник Виллат! — позвала я помертвевшим голосом.

Товарищ Жана-Батиста в битвах 1794 года, когда решалась судьба Республики, сотрудник его в Военном министерстве, адъютант во всех кампаниях, верный друг, который сопровождал нас в Швецию и который вернулся со мной, потому что в Швеции смотрели недоброжелательно на наших французских друзей. Наш Виллат…

— Что желает Ваше высочество?

— Нам сообщают, что подписан союз Швеции с Россией.

Оркестр под окном ушел, и теперь слышался только размеренный шаг солдат. Я не могла взглянуть на Виллата. Потом я заставила себя.

— Вы — французский гражданини и офицер, полковник Виллат. Я думаю, что в связи с подписанием этого союза с врагами Франции вы больше не сможете жить в моем доме. Раньше вы просили отчислить вас из полка, чтобы сопровождать меня, теперь прошу вас считать себя свободным от всех обязательств в отношении меня.

Господи, как больно было мне говорить эти слова!

— Ваше высочество, я не могу оставить вас одну в такое время, — нерешительно сказал Виллат.

Я кусала губы. Потом взглянула на светлую шевелюру графа Розена.

— Я не одна.

Граф не смотрел на меня. Понимал ли он, как мне больно расставаться с лучшим другом нашей семьи?

— Граф Розен мой адъютант. Граф Розен будет защитником наследной принцессы Швеции, если возникнет необходимость, — проговорила я с трудом.

Виллат, конечно, видел слезы, струившиеся по моим щекам. Но я протянула ему обе руки.

— Прощайте, полковник Виллат.

— Маршал… я хочу сказать, Его высочество, не прислал мне ни слова?

— Он не написал никому ничего. Я получила это сообщение официально из посольства Швеции.

Виллат потерянно смотрел на меня.

— Я право, не знаю…

— Я знаю все, что вы сейчас думаете. Вы должны или просить отчислить вас окончательно из французской армии, как сделал Жан-Батист, или… — я повернулась к окну. За окном размеренно стучали солдатские сапоги, — или… или идти в поход, полковник Виллат.

— Нет, не идти. Я же кавалерист.

Я улыбнулась сквозь слезы.

— Да, верхом, не пешком, а верхом, полковник, и пусть Бог сохранит вас. Возвращайтесь живым и здоровым!

Я сойду с ума, если не запишу всего. Мне некому рассказать о тех мыслях, которые наполняют меня! Я так бесконечно одинока в этом большом городе, называемом Парижем! В моем городе, как я его всегда называла, в городе, который я люблю всем сердцем, где я была так счастлива и где я сейчас так бесконечно несчастна!

Жюли приглашала меня к себе на жаркие летние месяцы, но и ей я не могла рассказать того, что я переживаю.

Когда-то в Марселе мы с Жюли жили в одной белой девической комнате. Но сейчас она спит рядом с Жозефом Бонапартом…

А Мари? Мари — мать солдата, который идет с Наполеоном по России. А мне остается, Боже мой, мне