Лавейн тоже, и тут же выдернул он наконечник копья из его бока, и сэр Ланселот издал пронзительный крик и ужасный стон, и кровь хлынула из раны большой струей, и вылилась сразу чуть не целая пинта, так что под конец он покачнулся, сел прямо на землю и, лишившись чувств, упал, бледный и безжизненный.

— Увы, — промолвил сэр Лавейн, — что мне делать? Он повернул сэра Ланселота так, чтобы ветер дул ему в лицо, и тот пролежал там замертво целых полчаса. Потом наконец открыл сэр Ланселот глаза и сказал:

— Ax, сэр Лавейн, помогите мне сесть на коня! Ибо здесь поблизости, отсюда в двух милях, живет благородный отшельник, бывший некогда славным рыцарем и владетельным лордом. Теперь он, из добродетели, принял нищенство и отказался от богатых своих земель. Имя его — сэр Бодуин Бретонский, и он славится как искусный лекарь и добрый врачеватель. Посмотрим же, не удастся ли мне туда добраться, ибо сердце мое говорит мне, что на руках моего доброго кузена я не умру.

И с великой мукой поднял его сэр Лавейн в седло, и они быстро поскакали вдвоем, а кровь все бежала у сэра Ланселота из раны и стекала прямо на землю. И привел их путь к жилищу отшельника под сенью леса, а напротив высилась большая скала, и под нею бил чистый источник. Сэр Лавейн постучал в ворота древком копья и громко крикнул:

— Отворите, во имя Иисуса!

Вышел к ним прекрасный отрок и спрашивает, что им угодно.

— Сынок, — отвечал сэр Лавейн, — ступай и попроси твоего господина, во имя Бога, пустить себе раненого рыцаря. И скажи твоему господину, что сегодня у меня на глазах этот рыцарь свершил столько бранных подвигов, что я никогда и не слышал такого.

Отрок быстро ушел и вернулся с отшельником, благообразным старцем.

Лишь только увидел его сэр Лавейн, он стал просить его, во имя Господа, о помощи.

— А что он за рыцарь? — спросил отшельник. — Он из Артурова дома или же нет?

— Я не знаю, — отвечал сэр Лавейн, — ни кто он, ни как его зовут, я только знаю, что сегодня у меня на глазах он совершил чудесные подвиги.

— На чьей же стороне он выступал? — спросил отшельник.

— Сэр, — отвечал сэр Лавейн, — сегодня он выступал против дружины короля Артура, но завоевал первенство среди всех рыцарей Круглого Стола.

— Я видел этот турнир, — сказал отшельник. — В прежние времена я бы не мог его любить, раз он дрался против господина моего короля Артура, ведь я сам некогда состоял в той дружине. Но теперь, благодарение Богу, я сужу иначе. Но где же он? Отведите меня к нему.

Сэр Лавейн привел отшельника к сэру Ланселоту. Увидел его отшельник склоненного к самой седельной луке и жестоко истекающего кровью, и показалось рыцарю-отшельнику, что прежде он его уже встречал. Но вспомнить, кто это, он не смог, потому что сэр Ланселот был очень бледен и обескровлен.

— Что вы за рыцарь? — спросил отшельник. — Откуда вы родом?

— Любезный мой господин, — отвечал сэр Ланселот, — я чужеземец и странствущий рыцарь, который путешествует из страны в страну, добывая себе славу.

Но тут отшельник присмотрелся получше и по шраму на щеке узнал в нем сэра Ланселота.

— Увы, господин мой! — сказал отшельник. — Почему скрываете вы от меня ваше имя? Клянусь Богом, мне следовало бы узнать вас раньше, ведь вы — славнейший из рыцарей мира. Теперь-то я знаю, что вы — сэр Ланселот.

— Сэр, — он отвечал, — раз уж вы меня знаете, то помогите мне, если можете, ради Господа! Ибо жить мне или умереть, но я не могу больше терпеть эту боль.

— Не тревожьтесь, — сказал отшельник, — ибо вы будете еще долго жить и благоденствовать.

И с тем отшельник призвал к себе двоих слуг, и они перенесли сэра Ланселота к нему в дом, быстро сняли с него все доспехи и уложили его на постель. И тогда отшельник сразу же остановил ему кровь, дал ему испить доброго вина, так что он пришел в себя и силы начали к нему возвращаться. Ибо в те дни обычай был не таков, как теперь: тогда отшельниками становились только рыцари, некогда доблестные и благородные, и эти отшельники содержали богатые дома, где оказывали гостеприимство всем попавшим в беду.

А теперь мы обратимся к королю Артуру, оставив сэра Ланселота у отшельника. Когда съехались короли с обеих сторон и назначен был большой пир, король Артур спросил короля Северного Уэльса и его дружину, куда же девался рыцарь с красным рукавом на шлеме.

— Приведите его ко мне, — молвил король, — дабы он мог получить все хвалы и почести и награды, которые ему причитаются.

В ответ сказали ему сэр Галахальт Высокородный Принц и Король-с-Сотней-Рыцарей:

— Мы боимся, что этот рыцарь так пострадал во время турнира, что едва ли мы его еще когда-нибудь увидим. И это величайшей жалости достойно.

— Увы, — сказал король Артур, — как это могло статься? Неужели он так сильно ранен? Однако как его имя? — спросил король Артур.

— Правду сказать, — они все отвечали, — мы не знаем ни имени его, ни откуда он родом, ни куда держал он путь.

— Увы, — сказал король, — это плачевнейшие вести, какие я слышал за последние семь лет! Ибо за все земли, которыми я владею, я не согласился бы, чтобы этот рыцарь был убит.

— Сэр, а разве вы знаете, кто он? — спросили все.

— Что до этого, — отвечал король Артур, — то, знаю я его или нет, вы от меня ничего об нем не услышите, до тех пор пока всемогущий Иисус не пришлет мне от него добрых вестей.

— Клянусь головой, — сказал сэр Гавейн, — если в самом деле этот добрый рыцарь так жестоко ранен, то это большой ущерб для всего королевства, ибо он — один из благороднейших рыцарей, какого я когда-либо видел на турнирном поле с копьем или мечом в руке. И если только возможно найти его, я его найду, ибо я уверен, что он не мог далеко уехать из этого города.

— Сэр, вы правы, — сказал король Артур, — вы его разыщете, но, может быть, ему настолько худо, что он себя не помнит.

— Упаси Иисусе! — отвечал сэр Гавейн: — Но если я найду его, то непременно узнаю.

И с тем сэр Гавейн, взяв с собой оруженосца, сел на лошадь и объездил на шесть миль всю округу Камелота, но так и возвратился, не узнав про него никаких известий. А через два дня король Артур и вся его дружина отправились обратно в Лондон. И на возвратном пути случилось сэру Гавейну стать в Астолате на ночлег у того самого сэра Барнарда, у которого останавливался сэр Ланселот.

И вот когда сэр Гавейн удалился на отдых, сэр Барнард, старый барон, явился к нему в покой вместе со своей дочерью Элейной, чтобы приветствовать и расспросить его o новостях и о том, кто завоевал первенство на турнире в Винчестере.

— Да поможет мне Бог, — отвечал сэр Гавейн, — там были два рыцаря с белыми щитами, и один из них еще носил красный рукав на шлеме, и он-то как раз и выказал себя лучшим изо всех рыцарей, кого я когда-либо видел на турнирном поле. Ибо, думается мне, — сказал сэр Гавейн, — этот рыцарь с красным рукавом один сокрушил сорок рыцарей Круглого Стола, да и его товарищ тоже бился славно и искусно.

— Слава Господу, — сказала Прекрасная Дева из Астолата, — что этот рыцарь так преуспел на турнирном поле! Ибо он — первый, кого я полюбила в жизни, и, клянусь, будет последним, кого я когда-либо полюблю.

— Вот как, прекрасная девица? — сказал сэр Гавейн. — Значит, этот добрый рыцарь — ваш возлюбленный?

— Именно так, сэр, — она отвечала, — он мой возлюбленный.

— Тогда вам известно его имя?

— Нет, сэр, — отвечала девица, — имя его мне не известно, и откуда он к нам прибыл, я тоже не знаю, знаю только, что я люблю его, и в этом клянусь перед Богом и перед вами.

— А как же вы с ним познакомились? — спросил сэр Гавейн.

И она рассказала ему все, что вы уже слышали, и как ее отец послал с ним ее брата служить ему, и как он отдал ему щит ее другого брата, сэра Тиррея.