– Да, конечно.

– Возьми ее за руку. Надень кольцо ей на палец. Повторяй за мной…

Род опять почувствовал желание чихнуть; он пропустил часть церемонии.

– … своей властью, как исполняющий обязанности мэра нашего независимого государства, объявляю этих людей мужем и женой! Поцелуйтесь.

Керол и Джеки плакали. Род удивился: ничего плохого не случилось. Он пропустил свою очередь поцеловать невесту, но она внезапно повернулась к нему, обняла за шею и поцеловала. Он обнаружил, что трясет руку Бобу, и довольно торжественно.

– Боб, поздравляю. Не забудь пронести в ваш дом свою невесту.

– Не забуду.

– Пусть бог благословит вас обоих.

Разговора об уходе больше не было. Даже Керолайн оставила эту тему. Но на другие темы велись бесконечные разговоры. Купер созывал общие собрания каждый вечер. Они начинались докладами комиссий – комиссии по заготовке продуктов, комиссии по производству и инвентаризации, комиссии по расселению и санитарному состоянию, комиссии по людским ресурсам и распределению рабочей силы, комиссии по внешней безопасности, комиссии по разработке кодексов и законов, комиссии по приготовлению пищи, комиссии по строительству и планированию…

Купер, казалось, наслаждался бесконечными речами, и Род вынужден был признать, что и другие неплохо проводили время; он даже, к своему удивлению, обнаружил, что сам с нетерпением ждет вечера. Это была единственная возможность жить общественной жизнью. Каждое заседание порождало многословные речи и споры, особые мнения и критические замечания; то, чего иногда не хватало в старых парламентах, тут было налицо. Роду нравилось, растянувшись на земле рядом с Джимми Трокстоном, слушать его насмешливые замечания об уме, желаниях и происхождении каждого выступающего. Он ожидал нарушающего порядок хохота Керолайн.

Однако Керолайн теперь было не до хохота: Купер назначил ее историком, узнав, что у нее есть записная книжка и что она владеет стенографией.

– Чрезвычайно важно, – заявил он ей, – чтобы у нас был подробный отчет о днях становления нашего общества. Ты ведешь свой дневник ежедневно?

– Конечно. Но что из этого?

– Отлично! Отныне это будет официальный документ. Я хочу, чтобы ты делала записи о важнейших событиях дня.

– Хорошо. Но я не вижу ни малейшего отличия. То же самое я делала до сих пор.

– Да, да, но пиши подобнее. Я хочу, чтобы ты вела протоколы наших заседаний. Для историков этот документ будет сокровищем, Керол.

– Ладно.

Купер, казалось , думал о чем-то.

– Сколько чистых страниц осталось в твоем дневнике?

– Несколько сот, вероятно.

– Отлично! Это решает проблему, которая меня беспокоила. Мы реквизируем у тебя половину запаса бумаги для официальных нужд – для объявлений, протоколов заседаний и т. д.

Керолайн широко раскрыла глаза:

– Понадобится ужасно много бумаги. Пришли двух-трех сильных парней перетаскивать ее.

Купер ошарашено поглядел на нее:

– А, ты шутишь.

– А еще лучше – пришли четырех парней. Трех я прогоню… а может, и покалечу.

– Но, послушай, Керолайн, это временная реквизиция, в общественных интересах. Намного раньше, чем кончится твой дневник, мы изобретем новые материалы для письма.

– Отправляйся и изобретай. Это мой дневник.

Керолайн обычно сидела рядом с Купером, держа дневник на коленях и ручку в руках: она делала за метки. Каждый вечер она открывала заседание, читая протокол предшествующего заседания. Род спросил ее, записывает ли она все на этих бесконечных заседаниях.

– Конечно, нет!

– Я так и думал. Но твои протоколы довольно точны.

Она засмеялась.

– Родди, хочешь знать, что я на самом деле записываю? Обещай никому не рассказывать.

– Конечно, не буду.

– Когда я «читаю» протоколы, я просто вспоминаю, о чем болтали прошлым вечером: у меня очень хорошая память. Но чем я на самом деле мараю бумагу… вот здесь… – и она вытащила свой дневник из кармана. – Вот прошлое заседание. «Доклад комиссии по кошкам и собакам. Нет ни кошек, ни собак. Обсуждалось их отсутствие. Обсуждение перенесено на следующее заседание.»

Род улыбнулся: