мучительная боль пронзила губы и челюсть. Его отбросило назад, и он покатился по крылу. Боль была невыносимая — такой боли он еще ни разу в жизни не испытывал.

Потом он упал во тьму. Расстояние от поверхности крыла до бетонного пола было небольшим. Но ему показалось, что он летел целую вечность. Целую вечность.

Джанет Росс стояла перед дверью лечебного кабинета в отделении «Скорой помощи», заглядывая внутрь через небольшое окно. В кабинете шесть врачей занимались Моррисом. Они окружили стол плотной стеной, и она мало что видела. Только его ноги. На одной ноге был надет ботинок. Другой ботинок отсутствовал. Было много крови: почти все сотрудники «Скорой помощи» были забрызганы красными кляксами.

Стоящий с ней рядом Андерс сказал:

— Вряд ли мне стоит говорить, что я думаю по поводу всего этого.

— Понимаю.

— Этот человек чрезвычайно опасен. Доктору Моррису следовало бы дождаться приезда полиции.

— Но полиции не удалось поймать Бенсона, — сказала Росс с внезапной злостью. Андерс ничего не понимает. Он не понимает, какую ответственность можно испытывать за собственного пациента, как можно желать за кем-то ухаживать.

— Но и Моррис его не поймал.

— А почему полиции не удалось его схватить?

— Когда полицейские вошли в ангар, Бенсона там уже не было. Из ангара есть несколько выходов, и они не могли их все прикрыть. Морриса нашли под крылом на полу, а механика — на крыле. Оба были серьезно ранены.

Дверь кабинета раскрылась. Вышел Эллис: лицо осунувшееся, небритое.

— Как он? — спросила Росс.

— Он в порядке. Он мало что сможет рассказать в ближайшие несколько недель, но с ним все в норме. Его повезут в операционную — вправить челюсть и удалить сломанные зубы. — Он обернулся к Андерсу. — Орудие нашли?

Андерс кивнул.

— Двухфутовая свинцовая труба.

— Наверное, ударил прямо в рот, — сказал Эллис. — Слава богу, что он не вдохнул выбитые зубы. Бронхи чистые. — Он обнял Джанет. — Его подремонтируют.

— А как насчет другого?

— Механик? — Эллис покачал головой. — Я бы не стал давать никаких гарантий. Нос сломан, и носовые кости вмяты в мозговую ткань. Ему дают физраствор через ноздри. Большая потеря крови и значительная опасность энцефалита.

— Как вы оцениваете его шансы выжить? — спросил Андерс.

— Состояние критическое.

— Ясно. — Андерс ушел.

Росс вышла вместе с Эллисом из отделения «Скорой помощи», и они отправились в кафетерий. Эллис по-прежнему обнимал ее за плечи.

— Полнейшая неразбериха, — сказал он.

— С ним точно все в порядке? — спросила Росс.

— Несомненно.

— Он был довольно симпатичный…

— Челюсть поставят на место. Он будет как новенький.

Она передернула плечами.

— Что, холодно?

— Холодно, — ответила она. — И устала. Ужасно устала.

Они с Эллисом пили кофе в кафетерии. Было уже половина седьмого, и в кафетерий набилось много народу. Эллис ел медленно, каждым своим движением выказывая усталость.

— Странно, — заметил он.

— Что?

— Сегодня утром мне звонили из Миннесоты. У них есть вакантное место профессора в нейрохирургии. Спрашивали, не заинтересуюсь ли я.

Она ничего не сказала.

— Ну, не странно ли?

— Нет.

— Я сказал им, что не собираюсь никуда уходить отсюда, пока меня не вышибут.

— А ты уверен, что это произойдет?

— А ты нет? — Он оглядел кафетерий: сестры, практиканты, техперсонал. — Не понравится мне в Миннесоте. Слишком холодно.

— Но там сильная школа.

— Это да. Школа сильная, — он вздохнул. — Замечательная школа!

Росс стало его жаль, но она подавила это чувство. Он сам во всем виноват, хотя она его предупреждала. В истекшие сутки она еще никому не попеняла: «Я же говорила!» Она просто не позволяла себе даже подумать об этом. Во-первых, не было никакой необходимости это говорить. С другой стороны, это все равно бы не помогло Бенсону, а он продолжал оставаться ее главной заботой.

Но и особой симпатии к этому отважному хирургу она не испытывала. Отважные хирурги с легкостью готовы были рисковать жизнью пациентов, но не своей. Самое большее, что мог потерять хирург, — это свою репутацию.

— Ну, — сказал Эллис, — пора мне возвращаться в Центр. Пойду посмотрю, что там происходит. Знаешь, что я тебе скажу?

— Что?

— Хорошо бы они его пристрелили, — и он пошел к лифту.

Операция началась в семь вечера. Росс стояла на смотровой галерее, глядя через стекло, как Морриса ввозят на каталке в операционную. На него накинули простыню. Операцию проводили Бендиксон и Куртис — оба классные специалисты в области косметической хирургии. Они «подремонтируют» его так, как никто бы другой не смог.

И все же, когда сняли стерильные повязки, она не смогла без содрогания взглянуть на лицо Морриса. Верхняя часть его лица оставалась неповрежденной. Вся нижняя часть представляла собой кровавое месиво — точно кусок свеженарубленного мяса. Невозможно было понять, где в этой красной массе рот.

Эллис все это лицезрел еще в «Скорой помощи». Она же была потрясена увиденным — даже на расстоянии. И воочию представила себе, как это выглядит вблизи…

Она смотрела, как стерильными простынями обкладывают его туловище, голову. Хирурги были уже в халатах и в перчатках, столики с инструментами подкатили поближе; сестры стояли наготове. Весь ритуал приготовления к операции протекал споро и гладко. Это чудесный ритуал, подумала она, настолько строгий и совершенный, что никто бы не подумал — и сами хирурги, возможно, этого не осознавали, — что они