библиотеки. Не могу себе представить, как грабитель смог бы забраться по ней.

Вода начала закипать. Перед мысленным взором Мацдса появились пылающие буквы слова «соль» — он совершенно забыл про соль. Майлс бросился к кухонным шкафчикам и отыскал банку. Профессор Риго говорил о щепотке соли, и он попросил его только нагреть воду, а не кипятить ее. Майлс бросил немного соли во вторую кастрюлю: в первой вода уже кипела вовсю.

Казалось, Фей Ситон едва держалась на ногах.

У кухонного стола стоял стул. Фей, уцепившись за спинку, опустилась на него. Она сидела, не глядя на Майлса, слегка выставив вперед колено, и плечи ее были напряжены.

Следы укусов острых зубов в тех местах, где из него высасывали кровь…

Майлс повернул кран газовой плиты, погасив огонь. Фей Ситон вскочила.

— Я… мне очень жаль! Могу я вам помочь?

— Нет! Отойдите!

И вопрос, и ответ, которыми они обменялись в тишине кухни, прозвучали так, что все стало ясно без слов.

Майлс сомневался, что дрожь в руках прошла и он способен управиться с кастрюлями, но все-таки рискнул подхватить их с плиты.

— Профессор Риго сейчас там, правда? — тихо спросила Фей.

— Да. Отойдите же в сторону, прошу вас.

— Вы… вы верите тому, что я сказала вам вечером? Верите?

— Да, да, да! — закричал он. — Но, ради Бога, посторонитесь! Моя сестра…

Из кастрюли выплеснулся кипяток. Фей Ситон стояла, прижавшись спиной к краю стола; она отбросила свою манеру робко держаться в тени и, тяжело дыша, величественно выпрямилась во весь рост.

— Так продолжаться не может, — сказала она.

Майлс не смотрел ей в глаза, он не осмеливался. Внезапно у него возникло почти непреодолимое желание обнять ее. Так поступал Гарри Брук, молодой Гарри, умерший и ставший прахом. А сколько было других, в тех благополучных семьях, в которых она жила.

А тем временем…

Не взглянув на нее, он вышел из кухни. В начале коридора, у кухни, находилась лестница, по которой можно было подняться в верхний коридор, сразу к комнате Марион. Держа в руках кастрюли, Майлс осторожно одолел освещенные лунными лучами ступеньки. Дверь в комнату Марион была уже на дюйм приоткрыта, и он едва не налетел в дверном проеме на профессора Риго.

— Я шел, — сказал Риго, и его английское произношение впервые не было безупречным, — чтобы узнать, почему вы так замешкались.

Что-то в выражении его лица заставило сердце Майлса сжаться.

— Профессор Риго! Она не?…

— Нет, нет, нет! Я добился так называемой реакции. Она дышит, и мне кажется, что у нее уже не такой слабый пульс.

Из кастрюль выплеснулась еще порция кипятка.

— Но я не могу сказать, надолго ли улучшилось ее состояние. Вы позвонили врачу?

— Да. Он уже едет сюда.

— Хорошо. Дайте мне эти котелки. Нет, нет и нет! — заявил профессор Риго, начиная нервничать. — Вы не войдете в комнату. Когда человека выводят из состояния транса, это зрелище не из приятных, и, кроме того, вы будете мне мешать.

Он взял кастрюли и поставил их на пол за дверью. После чего захлопнул ее перед Майлсом.

Майлс отступил назад. Тон Риго — люди не говорят так, если считают положение больного безнадежным, — немного укрепил жившую в нем безумную надежду. Лунные лучи уже иначе падали из окна в конце коридора, и Майлс вскоре понял почему.

У этого окна стоял доктор Гидеон Фелл и курил пенковую трубку. Ее красное мерцание отражалось в стеклах очков, а дым окутывал окно призрачным туманом.

— Знаете, — заметил доктор Фелл, вынув трубку изо рта. — Мне нравится этот человек.

— Профессор Риго?

— Да. Мне он нравится.

— Мне тоже. И, Господи, как я ему благодарен!

— Он прагматик, настоящий прагматик. Которыми, — виновато сказал доктор Фелл, яростно пыхтя трубкой, — мы с вами, боюсь, не являемся. Настоящий прагматик.

— И тем не менее, — заметил Майлс, — он верит в вампиров.

Доктор Фелл прочистил горло:

— Да. Именно так.

— Давайте обсудим это. Что думаете вы?

— Мой дорогой Хэммонд, — ответил доктор Фелл, раздувая щеки и энергично тряся головой, — будь я проклят, если могу сейчас ответить на ваш вопрос. Это-то меня и угнетает. До событий нынешней ночи, — он кивнул в направлении спальни Марион, — до событий нынешней ночи, разрушивших все мои построения, мне казалось, что передо мною забрезжил довольно яркий свет в той тьме, которая окутала убийство Говарда Брука.

— Да, — сказал Майлс, — я так и подумал.

— О, вот как?

— Когда я повторял вам то, что рассказала мне Фей об убийстве на крыше башни, на вашем лице несколько раз появлялось выражение, способное вселить страх в любого. Ужас? Не знаю! Что-то вроде этого.

— О, правда? — спросил доктор Фелл. В его трубке мерцал огонь. — Да, да! Я помню! Но меня ужаснула не мысль о злом духе. Я подумал о мотиве.

— Мотиве убийства?

— О нет, — сказал доктор Фелл. — Но приведшем к убийству. О мотиве, непревзойденном по гнусности и жестокости… — Он помолчал. В его трубке по-прежнему мерцал огонь. — Как вы считаете, мы можем сейчас поговорить с мисс Ситон?

— С мисс Ситон? — резко переспросил Майлс. Сейчас он ничего не смог бы сказать о выражении лица доктора Фелла. Это лицо, казавшееся в лунном свете широкой, бледной маской, окутывал дым, проникавший в легкие Майлса. Но он не мог ошибиться относительно ненависти, зазвучавшей в голосе доктора Фелла, когда тот говорил о мотиве, приведшем к убийству.

— С мисс Ситон? Полагаю, что можем. Она сейчас внизу.

— Внизу? — переспросил доктор Фелл.

— Ее спальня находится внизу. — Майлс объяснил положение дел, рассказал о событиях этого дня. — Это одна из самых приятных комнат в доме, ее только что отремонтировали, даже краска еще до конца не просохла. Но мисс Ситон не спит и в состоянии побеседовать, если вы это имеете в виду. Она… она слышала выстрел.

— В самом деле?

— По правде говоря, она поднялась наверх и заглянула в комнату Марион. Что-то очень сильно расстроило ее, и она не совсем… не совсем…

— Пришла в себя?

— Можно назвать это так.

И в этот момент Майлс взбунтовался. В человеческой природе заложена способность быстро оправляться от потрясений, и теперь, когда, по его мнению, жизнь Марион была вне опасности, ему казалось, что все возвращается на круги своя, а следовательно, здравому смыслу пора вырваться из