– Да никак, – сказал Жмакин, – в правительство пока что меня не выдвинули. На сегодняшний день.

– А я думал, выдвинули, – сказал Корчмаренко. – Незадача!

– То-то, что нет, – подтвердил Жмакин. – Нет и нет!

Помолчали.

Корчмаренко притворно зевнул.

– Спать, что ли, пойти, – ненатурально предложил он.

– Можно и спать, – согласился Алексей.

– Ой, Жмакин, – кашляя, сказал Корчмаренко, – не выводи меня из себя.

– Да ну там, – усмехнулся Жмакин, – как это я вас вывожу?

– Воруешь?

– Нет.

– Работаешь?

– Да.

– Хорошо работаешь?

– А зачем хорошо работать? – понемножку раздражаясь, сказал Жмакин. – Это нигде не написано, что надо хорошо работать.

– Значит, филонишь?

– Филоню. Вы же знаете, какой я несерьезный человек!

Молча и быстро они поглядели друг на друга.

– У, подлюга, – жалобно сказал Корчмаренко.

Жмакин рассмеялся, отпихнул от себя собаку и встал.

– Если я такой уж распоследний негодяй, – щурясь на Корчмаренко, сказал он, – если я, по вашему мировоззрению, только и могу, что филонить, то зачем вы все коллективно за меня поручились и к самому товарищу Лапшину ходили? Думаете, Жмакин не знает? Жмакин на большие километры под землей видит – вот какой он человек, этот самый Жмакин.

– Ишь! – сказал Корчмаренко.

– За ваши поручительства я, конечно, благодарен, – продолжал Алексей, – но они ни к чему. Я сам кое- что из себя представляю. И если я поддался на уговоры товарища Лапшина и дал слово перекрестить – значит, все, амба!

Корчмаренко опять удивился или сделал вид, что удивился.

– Но?

– Точно! Вы мою жизнь не знаете и не дай бог вам узнать!

– Здорово героическая?

Наконец Жмакин понял, что Корчмаренко его дурачит, рассердился, сухо попрощался и ушел.

Клавдия уже лежала в постели, когда он вернулся. Снял башмаки, пиджак, аккуратно развесил на спинке стула и спросил у Клавдии, как ей показался Иван Михайлович Лапшин.

– Замечательный товарищ, – сказала Клавдия. – Очень даже хороший.

– Все мы хорошие для себя, – сказал Жмакин. – Я для себя, например, самый лучший.

– Вот и неправда, – не согласилась Клавдия, – ты для себя самый худший, а не самый лучший.

Он подумал и согласился.

В пять часов утра он, оставив ее спящей, уехал в город, сгонял в автобазовский душ и, не позавтракав (не на что было), погнал машину на бойню. Дождь сек в смотровое стекло, хотелось есть, и неинтересно вдруг до одури стало слушать рассуждения грузчика Вереи насчет того, как он отрежет «кусманчик» баранинки и отдаст его на кухню тете Тасе сжарить к обеду.

– С чесночком… Понятно? – говорил Верея и причмокивал толстыми губами. – С чесночком и с перчиком. Это, брат, не нарпитовский гуляш – кусманчик килограмма на полтора.

– Ты, Верея, слышал, что я сидел? – спросил, лихо вертя баранку, Алексей.

– Мало чего люди болтают…

– А за что сидел – слышал?

Грузчик покосился на Жмакина. Что-то в жмакинском тоне ему не понравилось.

– Не слышал? Так я тебе скажу: упер у меня напарник мой, грузчик, ящик макарон «экстра». Я его пером и кончил.

– Каким таким пером? – блеющим голосом осведомился Верея.

– Это у нас, у кровавых бандитов, нож так называется, которым мы людей режем. Так вот именно за это я срок получил – все-таки убивать, конечно, некрасиво, неэтично вернее, а теперь я выпущен и получаю чистый паспорт.