прямо к сельсовету. Но после того, как бойцы ворвутся в село, огонь прекратить, чтобы своих не задеть.

— Понятно, — отозвался Скнига.

— Подобрать опытных бойцов, — приказал я. — Вооружить их бутылками с зажигательной смесью и противотанковыми гранатами.

— Разрешите, товарищ капитан, я подберу такую группу? — вызвался Чертыханов.

— Разрешаю, — сказал я. — К Волновому подойдем приблизительно в час тридцать. Готовьтесь, товарищи…

Командиры разошлись. Колонна, ворочаясь в темени, продолжала двигаться, невидимая, громоздкая и страшная.

Отдавая распоряжения, какие положены в создавшейся обстановке, я несколько раз останавливался, чтобы передохнуть, унять охватившую меня дрожь, знакомую, радостную и тревожную, являвшуюся в моменты решений рискованных и опасных.

Мы приближались к Волновому. Увел своих разведчиков сержант Мартынов, ушел вперед, в ночь, со своей группой бойцов ефрейтор Чертыханов. Расставаясь, он сказал неунывающим, лукавым голосом:

— До скорой встречи, товарищ капитан!

Сворачивая влево, повел свою роту в обход села лейтенант Рогов. Вместе с ним ушел комиссар Браслетов. Под ногами чавкала жижа, звучно, со всплесками, и в душу невольно закрадывалось опасение, что немцы обнаружат наше приближение; была надежда: шаги приглушались шумом дождя и расстоянием…

— Здесь, — сказала Даша и остановилась. — Это дорога… — Она стала оглядываться, распознавая знакомые предметы. — Вон ветла стоит, видите? Она растет на дороге.

Ни ветлы, ни дороги я не различал. Только оступившись в глубокую колею, налитую водой, понял, что перед нами действительно дорога. В той стороне, где лежало село, было темно и тихо, лишь черноту неба бесшумно прочертили трассирующие пули, скачками взбираясь все выше, выше, оставляя пунктирный ворсистый след.

— До села отсюда далеко? — спросил я Дашу.

— Около километра, — ответила она, подумав. — Нет, пожалуй, и того меньше.

— Надо придвинуться как можно ближе, — сказал я Астапову, усилием воли усмиряя дрожь. — А то далеко придется бежать…

— Да, далековато, — согласился командир роты.

Мы прошли еще метров двести.

Село уже угадывалось вблизи, немое, притаившееся. Уже слышался словно отсыревший, простуженный лай собак.

— Дальше не пойду, — сказал старший лейтенант Скнига, вытирая перчаткой мокрое лицо; его артиллеристы уже разворачивали пушку. — Если понадобится подскочу ближе…

Было ясно, что батальон подобрался к селу незамеченным. Я взглянул на светящиеся стрелки часов — два часа ночи. Немцы, с боями покрыв большое расстояние днем, устали от нелегкого марша, от непогоды. Они спали. И нам предстояло нагрянуть на них со всей силой, на какую мы были способны. Мы ждали сигнала.

Ждали, как мне казалось, целую вечность с нетерпением, доводящим до отчаяния… «Мама, помоги!» — вдруг непрошено вырвалась мольба…

Вскоре в селе, в правом его конце, хлопнули выстрелы — два одиночных и одна автоматная очередь. Взлетела красная ракета, озарила примолкнувшее во тьме село.

Бойцы сразу же, не дожидаясь второй ракеты, кинулись в село. Спотыкались, падали, снова вскакивали…

В небо взмыла и зеленая ракета.

— Огонь! — рявкнул старший лейтенант Скнига. — Огонь!

Юрким лисьим хвостом взмахнуло пламя на конце ствола. Еще залп, еще…

Я тоже бежал к селу, перелез через изгородь и огородом, по тропе — к проулку, прислушиваясь к бою.

Бой занялся сразу, как пожар, расплеснулся, охватывая все село. Винтовочные, автоматные и пулеметные выстрелы, стучавшие неумолчно, глушились взрывами гранат. Гранаты кидали беспорядочно, не жалея… Потом один за другим прогрохотали два взрыва огромной мощи, и потрясенное село будто на короткий миг отделилось от земли. И тут же, точно молния, ударившая снизу вверх, метнулся с вулканическим ревом огонь. Раздался еще один взрыв такой же силы и с такой же ослепительной вспышкой. Темнота металась, разрываемая в клочья.

Связные, идущие впереди меня, отыскали калитку, и мы вышли в проулок.

Я выглянул на улицу. По ней текло густой красной рекой пламя. Огонь вихрился, взвиваясь ввысь, и лизал нависшие тучи. В огне и в дыму перебегали, стреляя на ходу, бойцы. Метались немцы, полураздетые и ошалелые, некоторые отстреливались, отчаянно, наугад.

Грохот взрывов и стрельба приближались к центру села, к сельсовету. Густая, едкая копоть, прибиваемая дождем, стлалась понизу, удушающей горечью теснила грудь.

Около сельсовета догорали, исходя чадом, танки с лопнувшими от взрыва снарядов боками, с отброшенными башнями, с исковерканными орудиями. Дымились грузовики, в кузовах тлело какое-то имущество, прикрытое брезентом… Площадь полыхала огнем: были подожжены бензовозы, цистерны с горючим для танков. Горючее расплылось по земле, протекло в пруд и на воде пылало рыжими танцующими языками. Стены сельсовета потрескивали, готовые вот-вот заняться. А вокруг — на земле, на дорожке, на крыльце — валялись убитые немецкие офицеры и солдаты в расстегнутых кителях или в шинелях внакидку — во что успели одеться.

Слева, в дальнем конце села, не утихала трескотня автоматов и пулеметов, — рота лейтенанта Рогова вела бой с боевым охранением, тесня его к Оке…

На площадь к сельсовету прибежал лейтенант Прозоровский. Лицо искажено страхом, смешанным с неосознанным чувством радости, — побывал в бою и остался живым. Даже не ранен.

— Товарищ капитан, — крикнул он, подбежав ко мне, — где артиллерия? Артиллерия нужна!.. Немцев не можем вышибить. В магазине засели. Командир роты послал за артиллерией!

Из проулка на рысях к сельсовету подкатил старший лейтенант Скнига.

— Нужна твоя помощь.

— Всегда готов! — отозвался Скнига.

— Веди, — сказал я Прозоровскому.

Мы прошли мимо пылающей лужи; лошади, озираясь на огонь, пританцовывали и дрожали. Затем обогнули небольшой пруд. Отражая пламя, он, казалось, до краев был налит красной водой.

Неподалеку от пруда из кирпичного здания магазина немцы вели огонь… Красноармейцы залегли, укрываясь за ближайшие избы.

Нас встретил старший лейтенант Астапов и, кивнув на магазин, проговорил с удивлением:

— Целое село захватили, а тут маленький орешек — и прыгаем вон сколько времени. — Он усмехнулся. — Знаете, что они нам только что кричали? «Рус, сдавайся!» Ну, не идиоты?..

— Сейчас мы им покажем «Рус, сдавайся!», — весело сказал Скнига и, обратившись к артиллеристам, скомандовал: — Дайте-ка разочка три… Цельтесь по окнам.

После третьего выстрела рухнул край крыши. Из окон повалили дым и пыль. Пулеметы смолкли, и к магазину побежал, размахивая пистолетом и крича, лейтенант Прозоровский. За ним, по привычке пригибаясь, кинулись красноармейцы.

В черном провале показался немец с поднятыми руками, с непокрытой головой, в расстегнутой шинели. Переступил порог, подталкиваемый идущими сзади. Пленные столпились на открытой и широкой площадке крыльца, поддерживая раненых.

Бой в селе закончился. Лишь слева, где наступала первая рота, грозно бил пулемет.

По улицам, в зыбких тенях догорающих огней, от избы к избе перебегали красноармейцы, заглядывали в уцелевшие машины, осматривали убитых, вынимая из карманов документы.

— Имейте в виду, старший лейтенант, это было только начало боя. Завтра начнется самый