Дубровин пожал ему руку.

— Подкрепления получили, комиссар?

— Благодарю вас. Получил.

— Это бывалые и грамотные ребята. Опытные политработники.

— Я сразу понял, товарищ дивизионный комиссар. Я уже распределил их по ротам, познакомил с командирами.

— Раздевайтесь, — сказал он Браслетову. — Пошли. А ты, Нина, посиди тут пока.

У командующего мы пробыли совсем недолго. Медицинская сестра бинтовала ему ногу.

— Заходите. Извините, что застали меня в таком виде… Я сейчас. — Лицо у него было рыхлым, серым, с мягкими и добрыми губами, которые расплылись в приветливой улыбке.

— Как самочувствие, комбат?

— Отличное, товарищ командующий!

— А боевое состояние?

— Готовность номер один.

— Молодцы! — похвалил генерал. — Подкрепление, оружие получили?

— Так точно. Благодарю вас.

— Его надо благодарить. — Ардынов положил руку на колено Дубровину. Он постарался: как это так, его питомец выступит в бой недостаточно оснащенный огневой мощью!..

— Ты преувеличиваешь, Василий Никитич. У нас тут все питомцы. Я бы каждому бойцу-пехотинцу придал в помощь по танку, если бы они у нас были.

Ардынов вздохнул с завистью.

— Хорошо бы… Ох, и лупили бы тогда немца почем зря!.. — Он почмокал губами от предвкушения такого золотого времечка.

Сестра кончила перевязывать, сложила бинты и лекарства в сумку. Ардынов поблагодарил ее и встал.

— Идите. Если будет сильно болеть, опять позову. — Он приблизился к карте, висевшей на стене. — Подойдите ближе. — Я заметил, взглянув на него, как он сразу переменился: бугристое лицо затвердело, губы подобрались, воробьи над глазами взмахнули крылышками, и рука властно легла на карту. Этой ночью перед рассветом вам подадут колонну грузовиков, — заговорил он. Какова численность батальона?

— Шестьсот восемьдесят человек.

— Ого! — Ардынов обернулся к Сергею Петровичу. — У нас в некоторых полках втрое меньше. Вам подадут грузовики и перебросят в район Тарусы. Здесь, на западной и северной окраинах, вы займете оборону. С вами будет взаимодействовать один из полков Шестой стрелковой дивизии. Дивизия прикрывает направление Таруса — Серпухов, Высокиничи — Серпухов. Командир ее — полковник Шестаков. Свяжитесь с ним… По прибытии на место немедленно выслать разведку с задачей выяснить, какие части наступают на этом направлении, численность, вооружение…

Я понял, что здесь, вдали от переднего края, невозможно предусмотреть всего, с чем может встретиться батальон, какую создаст обстановку противник, — там, на месте, все намного сложней. Я спросил:

— Товарищ генерал, объясните, пожалуйста, что происходит на всем московском фронте? Нам это чрезвычайно интересно и нужно знать.

Ардынов, склонив голову и выпятив губы, посмотрел на меня поверх роговых очков то ли с недоверием, то ли с благодарностью за то, что я избавил его от дальнейших наставлений.

— Обстановка вокруг Москвы неутешительная. — Генерал опять повернулся к карте. — Совсем неутешительная. Смотри сюда… На севере противник забрал Калинин. Волоколамск тоже в его руках. Здесь, на западе, подступил к Кубинке — полсотни километров от города! Чуть южнее — Наро-Фоминск… Что он будет делать дальше? Будет рваться на севере вот сюда, на Клин, потом на Дмитров, на Загорск. — Карандаш прополз по карте, описывая дугу вокруг Москвы. — А здесь, на юге, противник через Серпухов, через нас то есть, пройдет на Каширу, на Коломну, и где-то там, может быть, в Орехово-Зуеве, в Ногинске, кольцо вокруг Москвы замкнется. Таким образом, Тула будет изолирована, обескровлена, и у танкистов генерала Гудериана руки будут свободными. А вторая танковая армия, что завязла в районе Тулы, самая боеспособная во всей гитлеровской армии! Она немедленно устремится на северо-восток, знаешь куда? В Горький. Не дальше и не ближе… — Ардынов обернулся, и я опять увидел его утомленные, в набрякших веках глаза. — Твой батальон, капитан, посылаем на самый решающий участок. От него, можно сказать, зависит судьба нашей столицы. — Он невесело улыбнулся: — Значит, как ты должен действовать?

— Умело, товарищ генерал, — ответил я, уловив шутку в его вопросе. Умереть, но не пропустить врага!

— Молодец. Заповедям учить не надо…

Ардынов вновь усмехнулся, колыхнулись его плечи, массивные и уже поникшие, давно растратившие молодую силу. Этот принужденный и горький смех словно подчеркивал критическое положение наших армий, сражающихся за Москву. Я понял, что люди, даже если их много, бессильны перед наступающим врагом, закованным в сталь, устилающим каждый метр земли минами. Стали должна противостоять только сталь, броне — броня. И успехи защитников Родины зависят не от них самих, готовых в любую минуту на самопожертвование, вернее, не только от них, а от кого-то другого, кто находится далеко от фронта, на востоке, в Сибири, на Урале. Победа зависит от того, насколько стремительно совершат марш заводы на новые места; от того, как скоро шахты дадут руду, сталевары сварят сталь, фабрики приготовят взрывчатку, как умело и без задержек железнодорожники пропустят по забитым путям составы к фронту… Время, время!..

Я как бы очнулся, услышав густой голос генерала Ардынова.

— У нас жарко, а в других местах, должно быть, еще жарче. — Он тяжело вздохнул и затосковал глазами. — Танковую бригаду, которая нам нужна позарез, приказано отдать: отсылаем ее под Истру. — Он нашел на карте город и задержал на нем палец. — Сюда. В чьей он полосе?.. Ну да, Шестнадцатая армия Рокоссовского стоит… — Ардынов помолчал немного, подумал, выпятив губы, потом, как бы вспомнив обо мне, сказал: — Что ж, капитан, с богом, как говаривали в старину…

Сергей Петрович вышел нас проводить. Мы попрощались на крыльце, торопливо, на ходу, почти без слов. Он проговорил кратко, не скрывая охватившего его волнения:

— Я должен знать все, что с вами произойдет. Береги Нину. — Он неожиданно погладил меня по щеке, скользнул большим пальцем по моей брови, как тогда в общежитии в первый день моего приезда на завод. Затем чуть подтолкнул. — Иди. — В темноте колко блеснули его остановившиеся глаза.

Я сбежал по ступенькам крыльца, сдерживая отчаянный крик и закипавшие слезы, точно прощались мы навсегда… Было темно, бесприютно; ветер со свистом проносился вдоль улицы, холодным, мокрым языком лизал виски, щеки, и на какое-то мгновение я ощутил себя одиноким…

— Вот и все, — заговорил Браслетов, когда я догнал его с Ниной. Впереди только расстояние в несколько километров… Меня, откровенно говоря, утомило ожидание чего-то огромного, сверхъестественного. Скорее бы хоть! А все это, я так думаю, гораздо проще, обычней…

— Ты прав, — отозвался я. — Ничего интересного, кроме страха, стонов, крови и прочих прелестей, связанных с боем. Да ты завтра увидишь сам.

Браслетов внимательно посмотрел на меня.

— Ты не в настроении. Отчего?

Я промолчал.

Возле штаба батальона я задержался на минуту и сказал Нине:

— Иди к себе. Я скоро приду.

В избе находились все командиры рот — их собрал лейтенант Тропинин, зная, что я вернусь от командующего. Над столом, под самым потолком, горела семилинейная лампа, скупо роняя свет на середину избы, в углах затаилась слепая темень, а в этой тьме притихли командиры, ожидая, что я скажу.

— Батальону поставлена задача выйти на рубеж обороны севернее и западнее города Тарусы. Завтра в шесть ноль-ноль батальон должен быть готов к отправке в район обороны. Машины будут поданы сюда. Остальное решим по прибытии на место. Разведку увеличить до двадцати человек. Подобрать крепких,