Нину.

Дубровин ждал нас в том пятистенном доме, к которому мы подходили на рассвете. Посыльный провел меня и Нину в помещение, а Чертыханов остался у крыльца с часовым.

В комнате низко над столом висела лампа под металлическим кружком-абажуром. Сергей Петрович в накинутой на плечи шинели сидел у краешка стола и сосредоточенно писал. Он знал, что вошли мы, сказал, не отрывая взгляда от бумаги:

— Я сейчас, ребята.

Седина покрыла его голову изморозью, вспыхивала на кончиках волос от висков до самой негустой пряди, упавшей на лоб. Даже на усы, русые, шелковистые, лег предзимний серебристый иней. Седина наводила на мысль о годах, оставленных далеко позади, и придавала облику его озабоченность и печаль… Исписанный листок он вырвал из блокнота, сложил вчетверо и подал посыльному.

— Срочно в политотдел.

Красноармеец схватил листок, повернулся и выбежал из избы.

Дубровин встал, встряхнув плечами, сбросил шинель на лавку, привычно скользнул пальцами по ремню, расправляя гимнастерку, и шагнул к нам, высокий, по-юношески стройный; от сузившихся в улыбке глаз резко побежали к вискам морщинки-лучики.

— Дайте-ка я сперва взгляну на вас… — Он усадил нас рядышком, сам сел напротив, погладил Нину по щеке, большим пальцем провел по ее брови, длинной, с загнутым концом к виску, — привычный жест, подчеркивающий его душевное расположение, доверие и нежность.

— Свадьбу справить не удалось?

— Что вы! — воскликнул я с внезапным возбуждением, точно снова на один миг очутился в квартире Нины, среди друзей. — Еще как гульнули! К нашему счастью, в Москве оказались и Никита Добров и Саня Кочевой с Леной…

— Да, да! — вспомнил Сергей Петрович. — У меня недавно был Саня, он говорил об этом… В следующий раз приедет, я пошлю его в твой батальон, пускай напишет о тебе. Он хорошо стал писать.

— Обо мне писать нечего, — сказал я. — Кроме того, что мы поженились, других героических поступков пока не совершили…

Сегодня не совершили, завтра совершите.

— Завтра? — спросила Нина со скрытым беспокойством. Сергей Петрович уловил в ее голосе волнение. Он, сведя брови, провел согнутым пальцем по усам, точно жалел, что сказал об этом раньше, чем нужно было сказать, и что этим немного омрачил встречу. Успокаивая, он еще раз погладил Нину по щеке.

— Расскажите, что с вами произошло за это время… Ты долго лежал в госпитале, Дима?

— Почти месяц. Шестнадцать мелких осколков вынули.

— Отдохнуть не дали?

— Какое там!..

Широко растворив дверь, вошла женщина с подносом в руках; поднос был накрыт белой тканью. Женщина поздоровалась с нами, поставила поднос на лавку, потом подошла к столу, собрала в стопку разложенные на нем бумаги и перенесла на подоконник. Разостлав на столе чистую скатерть, она расставила тарелки с едой, рюмки, бутылку вина, хлеб.

— Пожалуйста, Сергей Петрович.

— Зачем вы ходите раздетой, Даша, простудитесь…

— Ничего, тут недалеко… — Женщина ушла.

— Отметим нашу встречу. — Дубровин оживился. — Дима, продвигайся в дальний угол…

— Я был уверен, Сергей Петрович, что встречу вас, — сказал я. — У меня все время было такое предчувствие.

— Предчувствия такого у меня не было. Но думал я обо всех вас часто… — Дубровин налил в рюмки вина. — Желаю вам жизни долгой, дружной, счастливой. Уж больно вы хорошие люди, чтобы не жить вам вместе. И долго… Ты что загрустила, Нина?

— Война ведь, Сергей Петрович. — Глаза ее наполнились дрожащей рябью слез.

— Разве ты не веришь в удачу?

— Удачи достаются всегда почему-то другим.

— Она у меня фаталистка.

Нина резко повернулась ко мне, почти крикнула:

— Если бы у меня были запасные такие, как ты, — тогда другое дело. А ты у меня один.

— У меня тоже запасных нет… — Волнение вдруг стиснуло мне горло.

Сергей Петрович, кажется, пожалел о том, что заговорил о счастье, — сам понимал: время неподходящее.

— Что это вы, друзья, Нина? Как это на тебя не похоже…

— Николая Сергеевича Столярова убили, — проговорила Нина, печально качнув головой.

— Что? — Сергей Петрович, привстав, встряхнул ее за плечи. — Что ты сказала? Где убили? Когда?..

— Вчера. Я сначала не поверила своим глазам: лежит на земле, не дышит…

— Это правда, Дима?.. Случайно при бомбежке или в бою? Как он попал в бой?..

Сергей Петрович отодвинул наполненную вином рюмку и надолго замолчал. Потом встал и принялся ходить по комнате, крепко скрестив на груди руки. Остановился лицом к окну. Слышно было, как в стекла ударялись капли дождя. Он незаметно дотронулся до щеки, должно быть, смахнул слезу.

— Старый друг, — произнес он, не оборачиваясь. — Всю гражданскую войну прошли вместе. Ни одна пуля даже не царапнула. Молодые были, задорные… Он взглянул на часы и сказал мне: — Пошли Чертыханова за комиссаром. Скоро приедет командующий.

Я выбежал, не одеваясь, на крыльцо. Чертыханов, увидев меня, кинул в грязь окурок и схватил автомат, висевший на столбике изгороди.

— Найди комиссара, — сказал я. — Только быстро.

Чертыханов сорвался с места и побежал вдоль улицы, скользя и взмахивая рукой, чтобы не упасть…

Я вернулся в избу. Нина сидела неподвижно, как бы оцепенев, глядела в одну точку немигающими, непроглядно потемневшими глазами.

Сергей Петрович, просматривая бумаги, спросил, не глядя на меня:

— У тебя ко мне какие-нибудь вопросы есть, просьбы? Я могу их разрешить у командующего… Между прочим, в письме, которое ты вручил генералу, сказано, что ваш батальон следует оставить в резерве, как наиболее боеспособную и оперативную часть… — Он не поднимал головы, должно быть, стеснялся или страшился взглянуть мне в глаза: а вдруг я буду просить у него содействия в чем-то таком, что пойдет вразрез с честностью и прямотой, какие давно установились в отношениях между нами. Я это понял, обиделся и проговорил с вызывающей резкостью:

— Будет просьба. Одна. — Он отложил бумаги и обернулся ко мне. Бросить мой батальон на самый тяжелый участок фронта.

— Закусил удила?

— Да, закусил. И, пожалуйста, без жалости и без снисхождений.

— Видела, Нина, как он голову вскинул, что тебе конь!

В сенях хлопнула входная дверь, потом отворилась дверь и во вторую половину избы, и за перегородкой зазвучал приглушенный рокочущий голос.

— Командующий вернулся, — отметил Дубровин и опять взглянул на часы.

В это время вошел, задыхаясь от быстрой ходьбы, Браслетов.

— Здравия желаю, товарищ дивизионный комиссар! — переводя дух, проговорил он.