Девушка, польщенная тем, что сам Генеральный секретарь Партии помнит ее имя, зарделась.
— Вы узнали меня? Слава Богу! — перед коммунистическим лидером совсем не стоило кидаться религиозными фразочками, но растерянный Москвин оговорки даже не заметил.
— Узнал? Вряд ли. С нашей последней встречи ты сильно возмужала, — Геннадий Андреевич легко и беззаботно рассмеялся, поняв, что сморозил откровенную глупость. — Нет, ты встань, не пристало комсомолке в ногах валяться! — он помог Лыковой подняться с колен и усадил на пустовавшее до того момента место ее отца.
— Успокойся. Воды Ирине Анатольевне, кто-нибудь, быстро!
Пока Москвин хлопотал вокруг девицы, охранники толкались рядом с потерявшим сознание, избитым до полусмерти лейтенантом и безмолвно ждали дальнейших указаний. Впрочем, громкий стон, вырвавшийся из груди покалеченного военного, привлек внимание генсека.
— Чего встали, остолопы? Лейтенанта в госпиталь срочно, двух автоматчиков к нему приставить. До выяснения… Ирина Анатольевна, ты знаешь этого молодого человека?
— Геннадий Андреевич, — Лыкова попыталась подняться с места, но Москвин жестом остановил ее. — Он просто герой, он спас меня, помог добраться сюда…
Москвин заметил, что Ирина даже не посмотрела ни разу в сторону «героя». Женская благодарность, как и женская благосклонность, удивительно скоротечны… Молоденький лейтенантик свое дело сделал, молоденький лейтенантик может уходить.
«Кажется, девочка-то в отца пошла. Чуется фамильная лыковская хватка! — Геннадий Андреевич отметил это факт, скорее, с одобрением. Он уважал способных людей. Или людей, способных на все. — Жаль, что Толиной дочке дорога в большую политику закрыта. А впрочем, посмотрим…»
— Рассказывай, Ира. Обо всем и по порядку…
Геннадий Андреевич Москвин, не отрываясь, смотрел на эффектную, ухоженную блондинку, затянутую в беспросветную черноту траурных одежд, так идущих ей. Очаровательная девушка, таких немного осталось в подземном мире. Рожденные в метро недолго сохраняли свежесть быстротечной молодости: голод, тяжелый физический труд, отвратительные вода и воздух не оставляли места для красоты, высасывали из женщин даже те крупицы прекрасного, что дарила им скупая, отравленная радиацией природа.
Он слушал ее вполуха. «Переворот на Северной ветке… насильник и убийца Сомов принудил… страшная смерть отца, отмщение вражеским наймитам Зорину и Сомову… благородный лейтенант госбезопасности, сначала арестовавший вдову, а потом… с боями прорывались… ганзейские лазутчики рвутся к власти на Сталинской… ищу защиту и справедливость». Какие скучные, колючие фразы, ничего не значащие слова. Совсем не для соблазнительных, зовущих губ…
«Девочка, это мужские игры, тебе просто не повезло». Москвин вышел из задумчивого созерцания лишь единожды, когда Ирина Анатольевна Лыкова, в замужестве Сомова, положила перед ним смятый листочек, исписанный мелким, пляшущим почерком.
— Что это?
— Прошение о расторжении брака с предателем. Я хочу вернуть себе честное имя, его уважают на всем Севере ветки.
Москвин усмехнулся. Без злорадства, даже с некоторым сожалением. Пухлое личное дело, лежащее на его столе, и надписанное: «Лыков А. Т. Ст. Сталинская + Север ветки», почти не оставляло ему выбора. Замученным нищетой «северянам» надо было дать крови. Но ненавистного всем партийного лидера было не найти, а вот дочь, как выясняется…
«Эх, кровожадный пошел нынче пролетариат… Довел ты народ до ручки, уважаемый Анатолий Тимофеевич, а отвечать придется дочери. Нехорошо, несправедливо. Но принести жертву придется, надо успокаивать бунтующую чернь… Жаль, Иришка, очень жаль…»
— Ах, вот что привело тебя сюда? Дела семейные? — Геннадий Андреевич всем своим видом источал благодушие и открытость.
Его взгляд прошелся по изящному изгибу шеи Ирины. Задержался на высокой груди, красиво подчеркнутой плотно облегающей тканью. Опустился ниже, и… с сожалением уперся в стол. «Или дать девочке шанс? Скажем, в память о прежних заслугах отца?»
— Товарищи, — Москвин обратился к присутствующим на совещании заместителям. — Как считаете, стоит уважить просьбу Ирины Анатольевны? — Он нарочно не назвал фамилию девушки — пусть лизоблюды поломают голову над весьма нетривиальным вопросом, имеющим далеко идущие политические последствия.
Лизоблюды мудро молчали: вопрос о признании либо непризнании новых лидеров Сталинской, называющих себя последователями Ивана Зорина и Федора Сомова, был все еще не решен. Если Сомов герой, то быть пусть и худому, но миру. А если Сомов предатель, свергнувший легитимного правителя Лыкова, то прольется на Севере ветки кровь — восстановление законной власти редко без нее обходится. Но, как ни крути, прошение Лыковой-Сомовой совсем не вовремя.
— Сложный вопрос ты задала, непростой. Смотри-ка, не готово наше Политбюро с бухты-барахты решать бракоразводные задачки. Это же семейное право, а не политика, — в голосе Москвина не было и тени насмешки, но все насторожились, пытаясь угадать: чего хочет от них генсек. — Ну, будь добра, подожди в приемной, пока мы пошушукаемся. А чтобы ты не заснула, вот тебе, почитай, — Геннадий Андреевич взял из книжного шкафа небольшой томик и вложил его в руки Лыковой.
Ирина спокойно закинула ногу на ногу, стараясь покомфортнее устроиться на неудобном стуле. За дверью кучка старперов решала ее судьбу. Девушка вспомнила блестящие от пота залысины Москвина, его бегающие, маслянистые глазки за толстыми линзами очков… Не
Прошло четверть часа, и Ирине стало скучно. Лыкова не любила читать, это занятие казалось ей напрасной тратой времени, которое с большей пользой можно потратить на иные развлечения. Чтобы чем-то себя занять, она открыла книжку, что дал Москвин. Похоже, чтение — это единственное, что могло помочь хоть как-то скоротать время, потому что разговаривать с серой мышкой, судя по всему, секретаршей, которая, не поднимая головы, заполняла бумажки, не хотелось. На потертой обложке коричневатого цвета названия было не разобрать, но чуть пожелтевшие листы плотной атласной бумаги сохранились отлично. Девушка раскрыла безымянную книгу, в глаза ей тут же бросился красный штамп станционной библиотеки «Изъять из книжного фонда. Допуск „А“. Категория „Неблагонадежный автор“». Интересные же вещи читает товарищ Москвин… Так, что же тут дальше? С первого разворота на нее весьма скептически смотрел улыбающийся очкарик, а поверх его фотографии небрежным почерком было написано: «Друзьям-соавторам Элоне, Андрею, Павлу и Косте от Майка».
— Тридцать микросентябрей в час. Стихи, — прочитав название, Ирина очень удивилась: как это понять? Ведь сентябрь — месяц… откуда же их может быть тридцать в час? И зачем генсек дал ей
Она подавила зарождающуюся тревогу и вспомнила, что где-то слышала, как можно гадать по книгам: закрыв глаза, берешь любую страницу, а строчка, в которую ткнешь наугад, и есть предсказание! Пожалуй, стоило проверить. Ее палец остановился на последней строке маленького стихотворения:
