темный угол своего безымянного заведения. Просьбу охотника «налей малому за мой счет» он выполнял с видом оскорбленного царственного достоинства.
Нелюбовь местных к «залетным» Зорин ощутил очень скоро. Каждый из членов громогласной компании, завалившейся в бар через какое-то время, продвигаясь к стойке, пытался как можно сильнее задеть стул, занятый Зориным. Они явно надеялись выбить сиденье из-под зада незнакомца, однако Кирилл, восьмым чувством почуявший подвох, напружинился и усидел, чем заслужил хмурые взгляды и плевок в свою сторону. Неизвестно, чем бы кончилось это противостояние, но бармен несколькими словами остудил пыл особенно ретивых молодчиков, которые уже хотели было свести знакомство с Зориным поближе. Вотана здесь, судя по всему, если и не уважали, то опасались.
После первых глотков неведомой бурды из грязной эмалированной кружки юноша почувствовал, как начал развязываться тугой узел в животе, появившийся там с момента гибели Павла.
— Ну что, братишка, за тебя! — Кирилл приподнял сосуд и «чокнулся» с воображаемым собеседником. — Прости меня, что я жив остался…
— Служивый, ты тут сам на сам уже? — насмешливый голос егеря раздался над самым ухом, заставив юношу содрогнуться всем телом.
«Куда спешишь, служивый?» — явственно вспомнил Кирилл голос Павла, услышанный в толчее и тоже на Ганзе; как будто с того света прозвучал привет. Но, чтобы скрыть подступившие слезы, он грубо сказал:
— Блин, чего пугаешь?!
— Малыш, погляди, каких я красавиц привел! — вместо извинения Сигурд ухватил двух сопровождавших его девиц за совсем не тощие бока. — Знакомься, Сюзи и… и… как там тебя? — он вопросительно уставился на страшноватую толстуху. Не то чтобы Сюзи отличалась изяществом форм и красотой лица, но на фоне безымянной она смотрелась, как минимум, выигрышней.
— Щербатый, что у тебя с башкой?! Совсем прохудилась? Ирэн я, Ирэн!
Сигурд, у которого и вправду не хватало нескольких зубов, шлепнул возмущенную деваху по мясистому заду, подтолкнув ее навстречу к Кириллу, явно неготовому к такому развитию событий.
— Прости, Иришка. «Что-то с памятью моей стало!» — фальшиво пропел он. — Вот твой сегодняшний кавалер, Павлушка. Энджой, как говорится! Да здравствует сексуальная революция на отдельно взятой станции! Малой, ты как к революции относишься?
Зорин скривился.
«Иришка, значит? Хороши совпадения! Да еще и намеки эти насчет революции… Стоп! А может, это егеря так шутят? Специально нашли двух самых страшнючих баб, а сами спрятались небось где-то поблизости и смотрят: что я делать буду?.. Но вроде никого не видно, а Сигурд… Вот черт, он с ней вправду целуется! Неужто всерьез намерен… Да ведь с ними стошнит даже за одним столом сидеть… А ну как раздеваться начнут!» — Кирилл вдруг представил Ирину, такую, как он увидел ее в камере — испуганную, бледную, дрожащую, с глазами, полными слез, но красивую…
— К революции? В целом положительно, — медленно, подбирая слова, проговорил он. — Только не знаю, по карману ли мне твой «энджой»?
— Малыш, постыдился бы о плате говорить. Это ведь подарок. От чистого сердца! Ты нам — монстра, мы тебе — симпапульку. Зацени, какие титьки! Всем титькам титьки. Настоящие, революционные!
Щербатый ерничал, сравнивая «прелести» шлюхи с аналогами Крупской, Розы Люксембург и других, хорошо известных любому коммунисту революционерок, но Кирилл его больше не слушал. Еще не хватало сорваться здесь, в окружении буржуйских рож. Когда издевательский монолог наконец затих, юноша негромко произнес:
— Спасибо за подарок, но я, пожалуй, пойду.
Ирэн презрительно надула губы, но Сигурд, казалось, ничуть не удивился:
— Тогда найди Вотана, он тебе что-то рассказать хочет… Не заблудишься? Я б проводил, но — сам понимаешь…
Зорин быстро допил обжигающе-мерзкое пойло, поднялся — ноги предательски дрогнули: местная бормотуха подействовала быстро, после двух-то дней поста, — и вышел из-за стола.
— Прошу прощения…
Извиняться тут было абсолютно не перед кем — не перед шлюхами же или утомительным егерем, но привитые с детства нормы поведения иногда опережали сознание.
Сигурд что-то кричал вслед — то ли пытался объяснить дорогу, то ли опять высмеивал. В любом случае, Зорин не вслушивался — был слишком озабочен тем, чтобы удержать равновесие. Не хватало еще упасть перед этими… этими…
Комсомольская-радиальная медленно возвращалась к нормальной жизни. Пока на ней обитали только мужчины, а их семьи оставались в безопасном тылу, на Красносельской. Товарищ Сомов поклялся превратить станцию в неприступный бастион и уверенно вел людей к осуществлению этого лозунга. Работали в три смены, без выходных. Были подняты из архивов старые чертежи, найдены и наглухо законопачены вентшахты, а также другие лазейки, забытые или недостроенные, по которым потенциальные враги могли бы попасть в тыл защитникам. Не забыли и о внешнем виде некогда одной из самых красивых станций Московского метрополитена.
То, что Васильич в очередной раз целую неделю пробыл на Ганзе, вызывало зависть у очень многих. Ведь для большинства обитателей Красной ветки граница была на замке. Условия мира с бывшими врагами предусматривали полное восстановление поврежденного декора и разрушенных построек на Комсомольской-радиальной за счет проигравшей стороны. Вот официальный представитель от коммунистического руководства и мотался наблюдать за качеством отгружаемых материалов — новой плитки и мрамора для облицовки колонн взамен пострадавших от пуль, стекла для светильников, бронзы… Он конечно, большим человеком стал, но продолжал навещать свою бригаду, если время позволяло, балуя работяг дефицитными на Красной ветке папиросами.
— …И такая краля к нашему столу подошла! — Васильич мог бесконечно живописать свои приключения, а уж недостатка в благодарных слушателях он тут и прежде не испытывал. — Я прямо все на свете позабыл! — Он очертил в воздухе пышные формы незнакомки и вздохнул.
— Мыслю, это тебе специально такую заслали, чтобы ты все бумаги подписал не глядя! — прищурился Прокоп.
Васильич совершенно не обиделся на беззлобную подколку.
— А что думаешь? Они могут! Да и вообще, я тебе скажу, на Ганзе этой надо постоянно держать ухо востро. Но только не из таковских я, чтобы за женщинами о деле забыл. Нет! Если Ганза все поставки выполнит, которые я там насочинял, то наша станция еще краше станет!
— Ладно, товарищи строители, перекур окончен! Оно, конечно, языком трепать — не руками двигать, но, как говорится, меньше слов, больше дела! — начальник смены был неумолим. — Тебе, Васильич, за гостинцы спасибо, а нам пора за работу приниматься.
— Так, Борис Федорович… это верно, — Васильич моментально стал серьезным. — К вам ведь сегодня сам Сомов с проверкой будет.
Брови работяг взметнулись вверх, заставляя покрытые потом лбы складываться крупными морщинами.
— О, бывший начстанции самолично в гости пожалует!
— Почему это «бывший»? На его пост никого не назначили… да и вряд ли кто справится, — встал на защиту своего кумира Васильич.
— Так он же сейчас все больше в столице, на Сталинской да Красносельской обретается…
— Вот в том-то и дело! Товарищ Сомов планирует столицу на родную станцию перенести, сюда, значит. Но как можно в такой разрухе жить? Приедут гости или начальство из Центра, а у нас тут ни одной плитки целехонькой не осталось. Кумекаете? Ну, ладно! Мне еще на доклад к нему, о сроках отчитываться, — Васильич задумчиво почесал нос. — В общем, не отвлекайтесь. Хорошо бы, чтоб стена к его приезду готова была.
