— Прокопыч, ты не заболел часом? — окликнул коммуниста один из работяг.

Взгляд Прокопа был прям, но смотрел он мимо, как будто сквозь коллег по строительному делу, строго на товарища Сомова.

— Дядь Про… — пацан осекся, когда поравнявшийся с ним Прокоп уронил замасленный бушлат на пол. В руках мужчина крепко сжимал обрез охотничьего ружья.

Грохот дуплета оглушил и парализовал рабочих. Картечь вылетела из стволов почти одновременно. Сомов упал, работяги тоже попадали на пол, кто где сидел. Раздался сдавленный стон, затем крик. Прокоп, переломив обрез и на ходу доставая из кармана новые патроны, кинулся к лежащему Федору. Начпартии был придавлен мертвым прорабом, но сам, по счастливой случайности, остался невредим. Коммунист попытался скинуть с себя тяжелое тело, но черный взгляд обреза заставил его замереть.

Федор не мог произнести ни слова.

— За Революционный фро… — Прокоп не договорил, так как на его затылок обрушился тяжелый удар.

— Ты что же это, ирод, делаешь?! — за спиной убийцы стоял Васильич с тяжелым правилом в руке.

Наконец-то очухавшаяся охрана не дала злоумышленнику встать: сразу несколько пуль отбросили его на брусья, сложенные у колонны. Брызнувшая кровь заплевала дерево багровыми каплями. В воздухе застыла густая пороховая дымка.

— Федор Васильевич, с вами все в порядке? — один из патрульных кинулся помогать Сомову подняться.

Начпартии оттолкнул солдата:

— Идиоты! Какого… стреляли?! Раньше надо было проявлять бдительность! Этого урода — он кивнул на безжизненно распластанное тело Прокопа, — срочно в лазарет, под усиленным конвоем. Головой за него ответите! — Сомов говорил тихо, но четко. — Что хотите делайте, но узнайте, по чьему приказу подлец решил поохотиться на руководителя Партии… Погибшего похоронить с почестями. Васильича представить к награде. Львовский! Да где он?! Львовский!!! Дрезину подавай!

— Товарищ начпартии, — залебезил прибежавший откуда-то водитель, — транспорт не на ходу…

Лицо Сомова исказила такая яростная гримаса, что окружающие постарались отодвинуться хотя бы на метр, чтобы не попасть под горячую руку.

— То есть пока не на ходу… Сейчас растяжку снимут…

— Растяжку?!! — Федор рвал и метал. — Какую, мать вашу, растяжку?! Какую растяжку, я тебя спрашиваю!

— Да мужик там какой-то все крутился. Говорил, дрезину осмотреть… А сам… Ой! Товарищ начпартии, это он! — Львовский во все глаза таращился на стонущего Прокопа, которого как раз поднимали трое бойцов.

— Осмотрел?

— Что?

— ОСМОТРЕЛ дрезину-то?

Львовский опустил глаза, не выдержав прямого взгляда Федора.

— Он под ваше сиденье гранату примотал и проволочку к заднему мосту пустил, чтоб, когда тронемся, она на ось накручивалась, а потом… В общем…

— Мудаки! Распустил я вас, разбаловал… Ну ничего, завтра же все у меня на Лубянку отправитесь! — бросил начпартии и быстрым шагом направился к блокпосту.

— Васильич, ну ты даешь! Как ты смог? Как догадался? — воскликнул один из мастеров, когда к людям стал возвращаться дар речи. — Я вот до того напугался, чуть в штаны не наделал…

— Кому рассказать — не поверят… — прошептал подмастерье, глядя, как убитого бригадира накрывают ватником Прокопа.

— Да как-то само вышло… — ответил Васильич, взъерошив пареньку волосы. — Еще удивляюсь, как это меня самого не зацепило? Картечь-то вот так перед носом пронеслась… Теперь вот что, мужики. Вместо погибшего Смирнова бригадиром назначаю Кашина. А вечером, после смены, чтоб все написали объяснительные на имя товарища Сомова: когда с Прокопом познакомились, что он в бригаде говорил, с кем общался… Хотя все едино, особисты теперь затаскают. Ну да попробую вас хоть от кутузки отбить, — Васильич покачал головой. — На что только люди не решаются… Чего ему не хватало?.. Ну, за работу. Стены к вечеру должны быть заделаны!

Гонец, приносящий дурные вести, за них не в ответе. Простая и, наверное, бесспорная истина. Низложенный партийный босс Анатолий Лыков, потерявший все и объявленный на Красной ветке врагом народа, смотрел на морщинистого мужичка, жадно дожидающегося обещанной награды, и прилагал немалые силы, стараясь не сорвать зло на глупом курьере. А тот искренне не понимал, почему бессмысленная фраза «рыба сорвалась с крючка» так расстроила адресата. Ну, сорвалась и сорвалась, с кем не бывает? Хотя лично он рыбу, пойманную на поверхности, есть бы не стал… Впрочем, чужие расстройства мало волновали курьера. У сообщения, даже самого короткого и лишенного смысла, есть своя цена. Раз доставлено и в срок — извольте расплатиться.

— Двадцать пять патронов, — мужичок упрямо повторил размер вознаграждения, полагающегося за срочную доставку.

«А ведь он даже не подозревает, что я могу достать из кобуры пистолет и засадить ему пулю промеж тупых глаз!» Лыков медленно провел пальцами по аккуратно ухоженной бородке, плавно массируя кожу под ней, и прикрыл налитые кровью глаза. Люди, хорошо знающие бывшего начстанции Сталинская, без труда бы распознали в этих движениях угрозу — за внешним спокойствием скрывалась надвигающаяся буря. Анатолий Тимофеевич прилагал последние усилия, чтобы не сорваться, укротить бешенство, рвущееся наружу. Его характер не слишком-то легкий и в лучшие времена за последние месяцы очень испортился.

Однако бедняга, доставивший плохие новости, — вернее, очень-очень плохие новости, — ничего не ведал ни о привычках товарища Лыкова, ни о его крутом нраве, да и про самого товарища Лыкова слыхом не слыхивал. Он видел перед собой лишь ломающего комедию пожилого бородатого дядьку — по виду зажиточного проходимца или бизнесмена, как они нынче себя называют, — не желающего оплачивать его услуги.

— Слышь, господин хороший, некогда мне с тобой лясы точить, — предпринял очередную попытку курьер. — Я свое дело сделал, так что гони четвертачок!

«Толя, не делай этого!» — в отчаянии воззвал к разуму внутренний голос, но было уже поздно. Рука Лыкова сама собой, без лишних команд со стороны мозга, извлекла из-за пазухи тощий мешочек с патронами и швырнула его в ближайшую урну. Эту барскую привычку он перенял у высшего ганзейского начальства, щедрого на премиальные. Только вот получать их люди были вынуждены в крайне униженном положении. Чтобы не вздумали возгордиться или, не дай бог, почувствовать себя незаменимыми.

Гонец недовольно прищелкнул языком, но за мешочком все-таки потянулся — трудовому человеку не привыкать к барским заскокам.

Схватив бедолагу за волосы, Лыков резким движением буквально насадил курьера лицом на свое выставленное колено. Он не мог точно сказать, показался ли ему треск ломаемых носовых хрящей или нет, но несчастный мужичок заверещал так отчаянно и громко, что заглушил все прочие звуки.

Наказание помогло снять напряжение, гнев и злость утихли в одно мгновение, будто секунду назад и не терзали весьма расшатанную нервную систему бывшего партийного начальника. Лыков нанес скрючившемуся на земле придурку еще несколько ударов ногой, но уже не из-за бурлящего в крови адреналина, а лишь затем, чтобы заставить заткнуться.

Удары достигли своей цели, и гонец, доставивший дурные вести, наконец замолк. Похоже, отрубился, малахольный…

Разум, очистившийся от помех-эмоций, судорожно пытался сообразить, что же делать дальше. Покушение на Сомова провалилось — именно это означала зашифрованная фраза, стоившая курьеру сломанного носа и, возможно, пары трещин в ребрах.