Давай больше не будем об этом. У нас так мало времени…

– Все равно ты здесь не останешься, – упрямо сказал Игорь, уступая ласке и опускаясь на смятые простыни. – Обещаю.

– Ты спасешь меня от дракона? – Инга засмеялась серебряным колокольчиком, и Игорь закрыл глаза.

По коридору словно пронесся ураган, – они не стали отвлекаться – но еще через несколько минут в дверь загрохотали чьи-то кулаки.

– Открывай! Открывай сейчас же!

Игорь метнулся к автомату, вспомнил, что тот не заряжен, попытался вспомнить, куда дел шпагу, но комната уже заполнялась людьми. Его грубо схватили за руки, ударили по лицу…

– Кто таков? – голого, избитого, крепко держа за руки и плечи, его поставили перед облаченным в черную форму громилой с угрюмой харей, на которой было столько шрамов, что казалось, будто она вся сшита из лоскутов.

– Фальшивыми платит, сволочь! – ввинтился сбоку давешний Пьеро, сжимая в кулачке Игоревы патроны. – Мошенник!

Угрюмый отодвинул человечка будто лишнюю вещь и повторил вопрос:

– Кто такой? Откуда прибыл?

– Пошел ты, – улыбнулся Игорь разбитым ртом.

Если на Первомайской не все знают, что есть на свете Черкизон, то и в Черкизоне не каждому надо знать, что существует Первомайская. Отправят экспедицию за рабами – отобьется ли Батя и его дружина?

– Расскажешь…

Скроенный повернулся, словно собираясь уйти, но вместо этого резко крутанулся на пятке и вломил Князеву ногой под дых. Игоря скрутила в узел чудовищная боль. В голове будто взорвался черный шар, и Игорь полетел во тьму…

Ключ загрохотал в замке железной двери с глазком. Князев очутился на пороге тесного вонючего помещения, заставленного трехъярусными полками. На них сидели и лежали люди – много людей. В воздухе пластами висел сизый дым – многие из сидящих курили, хотя и без того дышать в помещении было нечем: у старшины запершило в горле, будто кошки изнутри когтями драли.

– Ты уж или сюда или туда, – пробасил один из обитателей камеры. – Закрой дверь – весь кайф выходит.

Князев сделал шаг вперед, и дверь с грохотом закрылась, оставив его один на один с этими людьми.

– Иди сюда, служивый, – продолжал все тот же персонаж: жилистый крупный мужчина с покрытой редким седым ежиком головой. – Расскажи нам, болезным, о своем горе-злосчастье.

Одежду избитому Игорю все-таки вернули, обшарив карманы дочиста, но старшинские лычки на плечах не тронули.

У порога лежала белоснежная тряпица, и парень просто перешагнул ее, чтобы не пачкать своими далеко не блестящими сапогами. Сидельцы переглянулись.

– Ну, это понятно, – пресек седой шепотки. – За что загребли тебя, солдатик? Не стесняйся, ответь – здесь все свои.

Послышались смешки.

– Да патронами он вареными фарцевал, – заявил тощий нескладный тип с верхней полки нар, стоящих у самой двери.

Игорь изумился: пока он торчал в предбаннике, где рыхлый невыспавшийся субъект в черном заполнял бумаги и выполнял прочие формальности, весть о его прибытии уже его обогнала. Тюремный телеграф самый быстрый.

– Фармазон, значит, – констатировал седой. – Людей объегоривал? Неуважаемая статейка, дорогой. Эй, ты, сявка! – окликнул он человечка, скрючившегося под нарами, стоящими у двери. – Освобождай плацкарт. Замена тебе пришла.

Какой-то помятый, смазанный человечишко на четвереньках порскнул к хозяину камеры, но тот лениво отпихнул его ногой и он под общий хохот скрылся под другими нарами.

– Тесновато тебе там будет, – участливо сказал седой. – Но что делать – привыкнешь. Надо же с чего- то начинать.

– Возможны варианты, – вклинился еще один из сидельцев. – Машкой станешь – на нарах будешь жить. Правда, возле параши.

Камера снова заржала. На какой тарабарщине они тут изъяснялись?!

– Ну что, служивый, – криво ухмыльнулся седой. – Будешь машкой нашей? Не обидим. Мы ласковые.

Князев отвернулся: он понимал, что над ним издеваются, но как вести себя в подобных случаях, понятия не имел. На Первомайской тюрем не было, и все дела быстро, без проволочек, решал трибунал под председательством Бати. Виновного либо приговаривали к штрафным работам, либо к изгнанию, что было равносильно смертной казни. Других вариантов не было.

– Неразговорчивый какой… – огорчился хозяин камеры. – Эй, Лавэ, – окликнул он того самого человека, что сообщил о его, Игоря, причине появления здесь. – Разговори новичка. Ты это умеешь.

– О’кейно, Седой! – нескладный тип уже спрыгивал с нар. – Щас защебечет!

Удивительно, но седого мужика действительно завали Седым!

– Что же ты, сява, – тот, кого назвали странной кличкой Лавэ, уже подбоченясь стоял перед Игорем, почти на полголовы возвышаясь над ним.

Одет он был в линялые-перелинялые голубые штаны и свитер, из коротких рукавов которого почти до локтей торчали испещренные синими татуировками мосластые руки с крупными, как сковородки кистями.

– С уважаемыми людьми побалакать не хочешь? Характер проявляешь? Ну, мы этот характер укоротим…

Потная грязная пятерня протянулась к Игореву лицу.

Бойцовские рефлексы сработали мгновенно.

Князев, не замахиваясь, коротким ударом под ребра, сшиб долговязого на пол. Это послужило сигналом остальным обитателям камеры.

Хорошо, что он так и не отошел от двери. Игорь уперся спиной в гулкую жестяную поверхность и тем обезопасил себя сзади. Несколько минут ему удавалось, бешено работая кулаками, локтями, коленями и даже головой, сдерживать яростный натиск орущей толпы. Если бы он упал, то ему неминуемо пришел бы конец: в руках нападающих уже сверкали ножи, виднелись заточенные металлические прутья.

Финиш. Была бы шпага, прихватил бы он с собой еще душу-другую…

А так…

Он пропустил удар в голову откуда-то сбоку.

Камера, подернувшись туманом, поплыла куда-то. Упал бы, и все, затоптали б, но дверь за спиной распахнулась.

– Что, новичок, не сидится тебе с людьми? – раздался знакомый голос. – В холодную его!

Полубесчувственного Игоря волоком протащили куда-то, больно ударяя на каждой ступеньке, спустили по какой-то лестнице и швырнули на жесткий сырой пол. Металлическая дверь с визгом захлопнулась и сознание, наконец, милосердно покинуло его…

– Эй, бесфамильный! Подъем!

Игорь долго не мог понять, кого это зовут: он, вроде бы, в крошечной – полтора на метр – камере был один-одинешенек, но вдруг вспомнил, что отказался называть свои имя и фамилию, когда его арестовывали. Так и записали его Бесфамильным. Чинуша, составляющий протокол, соригинальничал и даже имя ему дал – Иван. Так и числился он, наверное, здесь как Иван Бесфамильный.

– Подъем! – чей-то жесткий ботинок чувствительно потыкал его в ноющий бок – наверняка ребро треснуло после «горячего приема» в общей камере. – Чего припух? С вещами на выход.

Стиснув зубы, чтобы не застонать, Князев поднялся с ледяного пола, покрытого пленкой воды – пока он