сады, окружавшие зал? Где многочисленные дворцовые палаты, павильоны, террасы, галереи? Она обернулась — и зал исчез! Их процессия шла посреди огромной равнины, освещенной полной луной. Звезды срывались с неба и исчезали во тьме. Мертвенное сияние луны превращало все вокруг в сон, грезу, несбыточное диво.

— Где мы? — осмелилась спросить у императрицы Фэйянь и получила ответ:

— Не в нашем мире.

Монахи шли впереди, не чувствуя усталости, так же спокойно и без устали шла императрица, а Фэйянь почувствовала, что ноги отказываются служить ей.

— Мне трудно идти, — проговорила она, но императрица даже не оглянулась. Фэйянь стиснула зубы и продолжила путь, в глубине души понимая, что, если она остановится, произойдет нечто ужасное. Наконец впереди засветилось хрустальными стенами некое строение, напоминающее скорее нагромождение острых скал, чем жилище. Фэйянь не стала спрашивать, что это, — ей подумалось, что императрица не ответит. И еще подумалось Фэйянь, что, окликни она императрицу, к ней обернется не человеческое лицо, а страшная безжизненная маска, которой устрашатся и демоны. А Юсино, Огонь Мертвых, сиял ярче и ярче, затмевая свет луны.

Монахи остановились у хрустального дворца по обе стороны от сверкающих ступеней. Императрица Чхунхян опустилась на колени у первой ступени и заговорила:

— О неутоленная душа великого Наисветлейшего принца! Снизойди к тем, кто молится тебе и почитает тебя.

Поначалу молчание было ей ответом. Но вот хрустальные двери медленно распахнулись — и на пороге дворца возник юноша, красота которого затмевала все вокруг. Он был совершенен, он был прекрасен, одним своим видом он повергал все окружающее в низменный прах. Фэйянь ощутила это со страхом, благоговением и болью. Ах, если бы такой юноша мог любить и любить ее!… Но тут другие, благоразумные мысли пришли в голову принцессы, пелена обожания спала с ее глаз, и она поняла: этот юноша мертв, мертвее всего на свете, мертвее надгробных плит и высушенных костей! И еще поняла принцесса-этот мертвец голоден, и голод его не утолит целая вселенная. Принцессе стало страшно.

— Я совершила ошибку, я должна бежать, — прошептала она, но ноги словно приросли к земле (и земле ли?). А глаза принцессы неотрывно смотрели в глаза мертвого юноши, Наисветлейшего, как назвала его Ют-Карахон-Отэ.

— Для чего побеспокоили меня? — прекрасным, но мертвым голосом спросил юноша. — Я должен спать и видеть сны о моей безутешной возлюбленной. Оставьте меня!

— Сегодня ночь твоего торжества, Наисветлейший, — сказала императрица. — Войди в радость — твоя возлюбленная отыскалась среди тысяч и тысяч!

И глаза прекрасного мертвеца встретились с глазами Фэйянь.

— Ты, — сказал он, и это слово камнем упало на грудь принцессы. Она отшатнулась и выронила светильник.

— Что такое? — воскликнул принц. — Отчего она погасла? Я не вижу ее! Верните ее!

— Принцесса, возьмите свой светильник, — ледяным голосом приказала Ют-Карахон-Отэ.

— Нет! — закричала принцесса. — Недоброе вы замыслили, владычица, теперь я это понимаю! Вы хотите принести меня в жертву этому мертвецу, дабы его душа обрела покой. Но у вас ничего не выйдет! Я возвращаюсь домой!

Принцесса сжала в ладони кулон, который подарила ей мать, и прошептала:

— Злые чары, отступите от меня! Баосюй, супруг мой, приди на помощь!

Но лишь насмешливый взгляд Ют-Карахон-Отэ был ей ответом. А затем императрица сказала:

— Здесь, у стен хрустального павильона, не действует ничья волшба. Ничья, кроме моей. Вы снова проиграли, принцесса. Так примите свой проигрыш со смирением, подобающим смертным.

— Вы чудовище! — вскричала Фэйянь. — Вы попрали все законы чести и гостеприимства! Вы не посмеете ничего сделать со мной — Лунтан объявит вам войну!

— Вы недальновидны, принцесса, а я — я все предусмотрела, — сказала императрица. — Войны не будет. Но довольно разговоров. Примите то, что вам уготовано, и знайте — это ничем не хуже вашей обычной жизни. Даже лучше.

— Нет! — крикнула Фэйянь. — Я не отдам вам ни своей жизни, ни жизни своего ребенка! Вам неведома жалость и милосердие, ну так и от меня, их не ждите!

С этими словами принцесса выхватила из-за пояса платья каллиграфическую кисть, которая неизменно была с нею, и начертила в воздухе иероглифы:

«Небесный огонь опалит изменников, и святые горы падут на них».

Иероглифы вспыхнули невыносимым для глаз блеском, так что принцесса зажмурилась. К горлу подступила дурнота, голова закружилась, принцесса почувствовала, что падает, падает в бездну, но глаза страшилась открыть… И тишина, тишина мертвых и забвенных, давила ей на грудь…

А потом тишина сменилась каким-то шумом, очень живым и обыденным. Принцесса повела руками около себя и поняла, что лежит на постели, застеленной шелковым одеялом. Фэйянь открыла глаза. Она находилась в собственной спальне на Лунтане, а рядом был Баосюй, внимательным и ласковым взором глядевший на жену.

— Баосюй! — измученно воскликнула Фэйянь.-Я попала в ужасный плен. Это ты освободил меня?

— Конечно, — сказал дракон. — Я прочел твое письмо и бросился на помощь. Еле успел… Моя бедная Фэйянь, опять тебе досталось! Но все позади. Отдыхай, любимая, набирайся сил и ни о чем не тревожься.

— У нас будет дитя, Баосюй!

— Знаю, любимая, и потому прошу тебя беречься. А с императрицей Чхунхян я и сам разберусь.

— Ах, при этом имени у меня кружится голова. Эта ведьма чуть не убила меня! Горло пересохло. За каплю воды готова отдать пол-Империи!

Баосюй усмехнулся:

— Не надо разбазаривать Империю. Вот чаша с настоем из успокоительных трав. Это будет тебе полезно. Выпей.

И дракон протянул жене чашу с настоем.

— Спасибо, — прошептала Фэйянь и одним глотком выпила пахнущий нежными травами напиток…

…И поняла, что не было ничего и никого — ни ее родного дома, ни спальни, ни Баосюя. Это был лишь сон, нет, не сон, а греза. Предсмертная греза.

И в гаснущие глаза Фэйянь внимательно, испытующе глядят глаза императрицы Чхунхян.

— Будь ты про… — прошептала Фэйянь и умерла.

Бездыханное тело принцессы династии Тэн лежало у ступеней хрустального дворца. Но вот легкое сияние окутало тело, и от него словно отделилось легкое облако. Облако напоминало принцессу Фэйянь, только легкую и прозрачную. Да, это была старшая душа принцессы, главная душа.

— Добро пожаловать в хрустальный дворец! — сказала императрица Чхунхян душе принцессы.- Вспоминаешь ли ты эти места?

Душа покачала головой.

— Жаль. А не вспоминаешь ли ты того, кто стоит на пороге дворца?

Душа принцессы смотрела на призрачного принца. Затем склонилась в поклоне:

— Наисветлейший принц! Возлюбленный мой!

— Возлюбленная моя! — вскричал-простонал Наисветлейший принц и бросился со ступеней дворца к бесприютной душе. — Наконец я обрел тебя! О зачем ты отправилась в то злосчастное утро рвать глицинии к горе Симао! О зачем пошла по мосту Осторожных!

— Евнух приказал мне нарвать корзину глициний, — печально проговорила душа. — Он замыслил убить меня по приказу твоей матери.

— О возлюбленная моя! О звезда печали, вечно сияющая на небосклоне! Клянусь тебе: отныне мы никогда не расстанемся. Ты навсегда останешься со мною в хрустальном дворце и обретешь покой. Нет, мы обретем покой!

Принц заключил душу принцессы Фэйянь в объятия и удалился с нею во дворец. И тихо закрылись за ними хрустальные двери.