изображены наши победы, позади — Андреевский флаг. Поверх нового названия подлодки — российский флаг. На носу огромная волчья морда с оскалом.

— Командир, а как отреагируют наши предки на это художество? — проговорил Григорьич, показывая на разрисованную рубку подлодки. — Может, надо было нарисовать красное знамя и звезды, а то еще не так поймут.

— Как это не так поймут? Мы кого сейчас изображаем? Моряков бывшего Императорского российского флота. И у нас должна быть на подлодке символика российского флота. Мы же теперь, по легенде, все, кто постарше, принадлежим к белоэмигрантским кругам, кто помладше — их дети.

— Хорошо, убедил, но все же очень сильно бросается в глаза вот эта показуха.

— Ты это о чем? Неужели о первом столбце на рубке. Э-э-э нет, Григорьич, это не показуха, это наши победы, честно заработанные, хотя и не совсем честно, но все же мы их заслужили. Не будем сейчас акцентировать на том, что у нас техника XXI века против техники XX века, с таким же успехом и они нас могут отправить на дно морское. В этом времени все так поступали, не будем оглядываться только на советский флот. Рисовали свои победы кто как пожелал, вот и наш художник так решил выразить наши достижения.

— А может, не надо?

— Надо, Григорьич. И вот еще что, не знаю как, но надо будет замазать, затереть, сбить все даты, где только обнаружите. Нам придется пригласить на борт некоторых старых знакомых. Я думаю, новых людей не пошлют сопровождать транспорт с припасами, от силы еще парочку подключат. Вот и не надо, чтобы кто-то из них увидел такие отметки и не задавал глупых вопросов. Какой тут год нацарапан, не объясните нам?

— Командир, мы так завремся, как потом из этого всего выпутываться будем?

— Придет время, разрулим эту проблему, они поймут, почему мы так поступили.

— Что показывать будем?

— Да нечего показывать. Все шторами занавесим, проведем в столовую или кают-компанию, врежем по стопарику за Победу, за Сталина да за крепкую дружбу. На худой конец, можно торпедный отсек показать, только «Гранаты» замаскировать.

— Думаешь, этим они удовлетворятся? Наверняка захотят посмотреть, какие тут двигатели стоят, что такую махину двигают на поверхности океана. А какие должны быть электродвигатели для подводного хода, не говоря уж об аккумуляторных батареях, чтобы их питать электроэнергией. И что это за приборчики такие непонятные, для чего они тут присобачены. О-о-о, сколько будет каверзных вопросов и как на них будем отвечать?

— Да, ты прав, трудно будет запудрить им мозги, а уж выпить спирту, как в анекдоте про некрасивую бабу, я столько не смогу, чтобы все забылись и лишних вопросов не задавали. Будем импровизировать на месте, пока не будем забивать себе мозги. Кто его знает, как все повернется, когда транспорт придет. Пошли, Григорьич, у нас сегодня на борту большой праздник, будем именинников чествовать. Сколько их сегодня?

— Двенадцать человек. Ребята в столовой так постарались все оформить, теперь там как в лучших банкетных залах Парижа. Да нашему коку со вчерашнего дня пришлось очень постараться, чтобы приготовить что-то вкусненькое. Ему крупно не повезло, у него именно сегодня день рождения, и приходится для всех готовить угощение.

— Значит, все сегодня будет на высшем уровне, можно сказать, для себя старается, как можно ударить в грязь лицом.

— Да это еще что, сегодня наши охотники добыли оленя и теперь готовят его целиком где-то на берегу.

— То-то я смотрю, они плавник по берегу бухты весь собрали и куда-то за скалы перетаскали. Значит, эти черти уже давно это дело задумали.

Через два часа все свободные от вахты собрались в столовой, я поздравил счастливчиков. После нехитрых подарков и тоста за них пошли поздравления и пожелания от командиров, друзей и товарищей. Кок был на высоте, охотники тоже не подкачали; одно плохо: пока мясо оленя доставили с берега на подлодку, оно остыло, пришлось подогревать на камбузе. Было все отлично, почти как в домашней обстановке, только без женского пола и излишнего возлияния.

Дни тянулись за днями, команда отдохнула и была готова выйти в боевой поход. Можно к побережью Норвегии, можно и дальше, до самой Германии спуститься и там навести шороху. Но без торпед куда пойдешь, хотя на один небольшой поход кое-что у нас еще осталось, можно и ракетами топить, но тратить их надо только на достойную цель. Только эта достойная цель попряталась по портам, и их оттуда не выкурить.

Вот ждем, когда нам доставят припасы. Четыре дня назад получили радиограмму, транспорт вышел под охраной «Сапфира» и скоро должен подойти к бухте. Но его по-прежнему нет, как и радиограммы, хотя по времени должен уже быть на подходе. Неужели на подлодку противника нарвались? Однако в эфире все тихо, немцы молчат, работы их передатчиков в Карском море не зафиксировано. А вдруг их перехватили еще до прохода к проливу. Не может быть, иначе в штабе Беломорской флотилии знали бы об этом и нас предупредили, до пролива судно шло под охраной трех кораблей, все одновременно потопить невозможно. Мои размышления прервал сигнал боевой тревоги, сразу зазвонил телефон внутренней связи.

— Товарищ командир, — раздался голос вахтенного Скворцова, — обнаружена воздушная цель курсом прямо на бухту, расстояние сто десять, скорость двести сорок, высота четыре с половиной тысячи метров, минут через тридцать пять будет над нами, если курс не изменит.

— Сейчас буду, предупредить все группы на берегу о приближающемся самолете.

Придя в центральный, увидел старпома. Он готовил лодку к погружению.

— Ну что там, Петрович, самолет еще летит прежним курсом?

— Да, командир, и, похоже, менять его не намерен.

— Всех забрать с берега, мы не успеваем, пусть ныкаются кто где может. Долго он тут болтаться не будет, потом всплывем и заберем остальных. Опустимся на перископную, бухта большая, нас в ней еще поди найди, так что выдвижные могут и поторчать. Надо глянуть, что за незваный гость пожаловал.

— Верхнюю вахту вниз. Закрыть верхний рубочный люк. Погружение на перископную глубину.

Лодка (если ее считать за живое существо) вздрогнула и стала медленно, как бы нехотя погружаться под воду, она уже привыкла нежиться (как морж на лежке) на осеннем солнышке, покачиваясь на небольших волнах залива, и не хотела погружаться, чтобы опять очутится в холодных водах бухты.

— Как думаешь, командир, кто это?

— Скоро узнаем, если мимо не пролетит. Тут к гадалке не ходи, всего два варианта, так что подождем.

Прошло двадцать минут после нашего погружения, самолет достиг крайней точки оконечности бухты, повернув на юго-восток, и, снижаясь, полетел вдоль правого берега бухты к выходу. Что это был за самолет, мы пока по отметкам на экране локатора определить не могли, визуально он был еще далеко и в перископ выглядел небольшой черточкой, но с каждым мгновением приближался. Я понял, что это за самолет, на его крыльях красовались четыре нароста — четырехмоторный «кондор». Значит, где-то в штабах сильно течет, этот разведчик точно вышел на нас. Видимо, они рассчитывали застать нас врасплох, да ни хрена не вышло.

— Погружение на пятьдесят метров, убрать выдвижные. Петрович, теперь мы точно знаем, что у наших товарищей засел крот и сливает всю информацию противнику. Сидеть он может в любом месте, в любой должности. Здесь на Севере и до самой Москвы.

— Может, это все же случайность?

— Какая к черту случайность! Если он прошел над бухтой со снижением, явно что-то высматривая на поверхности бухты или на ее берегах.

— Тогда надо эту информацию срочно передать нашим, пусть копают.

Минут через двадцать мы опять всплыли на перископную, подняв выдвижные устройства над водой. Как только выдвижные показались над водой, операторы тут же засекли самолет.

— Цель воздушная, удаление десять, высота тысяча, скорость двести, приближается с юга.