районе нет авиации.
— Я не могу выделить эти корабли, есть приказ фюрера все тяжелые корабли перевести в порты рейха и пустить на металлолом.
— Я уже знаю о приказе фюрера, но нельзя допустить, чтобы корабль достался большевикам.
— Хорошо, я попрошу фюрера о выделении вам этих кораблей. Но ничего гарантировать не могу. Кстати, адмирал, что вы знаете о некоем капитане Ламипете и лодках, которыми он командует? Он русский, англичанин, американец?
— На этого капитана у нас ничего нет, ни о его соединении, ни о лодках и их количестве. Более того, я даже не знаю, кто это.
— А не его ли лодки торпедировали «Шеер»?
— По всей вероятно, одна из них.
— Я выделю вам еще две лодки. Перебросим еще одну эскадрилью разведчиков к тем эскадрильям, что пообещал. Пусть висят день и ночь над океаном, нам нужны сведения об этих лодках. Вышлем несколько поисковых групп противолодочных кораблей для их уничтожения. А лучше всего захватить одну из них. Если это не удастся, тогда кого-нибудь из экипажа, но живым. И допросить его.
Глава двенадцатая
От Нарвика до Диксона
Находясь у себя, я прокручивал в голове все, что накопилось за последние дни. Двое суток мы патрулируем на входе в пролив, ожидая развития событий после пленения «Шеера». Чем ответят немцы? Бросят ли свои тяжелые корабли, оставшиеся на севере, сделают ли ставку на подводные лодки и авиацию? Кроме того, мы использовали почти все торпеды. Если немцы бросят надводные корабли, нам, конечно, есть чем ответить. В торпедном еще четыре шестьдесят пятых и пять пятьдесят третьих. В крайнем случае используем ракеты. А вот по подлодкам нам стрелять практически нечем, кроме пятьдесят третьих. Чуть не забыл, у нас еще пять штук в МПК «ПАКЕТ-ПК», но ими надо чуть ли не в упор стрелять, а шестьдесят пятыми по лодке — явный перебор. Видимо, придется раскрываться, а так не хотелось раньше времени, но другого выхода нет. Как только проведут крейсер в Молотовск, будем назначать встречу где-то в районе Новой Земли. Там меньше глаз, никто не заметит, не подберется без того, чтобы мы сразу не засекли и быстренько все свернули.
— Командир, обнаружены две цели, курсом на восток, удаление шестьдесят миль, скорость девятнадцать узлов, — сообщили из центрального.
Судя по времени появления, это только наши, немцы физически не успели бы сюда добраться. Значит, выслали эскорт для нашего подранка.
А в это время на Диксоне шла напряженная работа по подготовке корабля к переходу. Наши специалисты и рабочие, с помощью некоторых членов экипажа «Шеера», которых привлекли кнутом и пряником, заделывали пробоины, откачивали воду, а главное — готовили артиллерию на всякий непредвиденный случай. Естественно, без немцев они бы не разобрались.
Через пять часов, после того как мимо нас прошли две «семерки», на экране появились новые цели в количестве семи единиц. Менее быстроходные, они держали ход в пределах семи узлов.
Это походило на караван транспортников. Если, конечно, не принимать в расчет рыболовные траулеры и сейнеры, переделанные в боевые корабли.
— Для боевых судов такая скорость слишком мала, — высказался Бурый.
Мы решили посмотреть, кто там, выдвинувшись навстречу. А навстречу, как оказалось, шел караван судов в составе трех транспортов и четырех кораблей охраны. Два траулера с пушками и два корабля военного образца: один из серии сторожевиков типа «Ураган», второй — пограничный корабль типа «Бриллиант». Один из транспортников выделялся своим клиперским носом.
Да это же «Литке»!
— По всей видимости, ему предстоит отбуксировать «Шеер», это ему будет под силу, — констатировал я. — Значит, через несколько дней пойдут назад. Думаю, пока они дошлепают, «Шеер» уже подлатают к переходу, тогда для нас наступят жаркие денечки.
— Но может, фрицы и не пошлют свои корабли, ограничившись авиацией, либо совсем плюнут на него.
— Э нет, Сережа. Они не плюнут. Пленение такого корабля им как серпом по яйцам. Да они после такой оплеухи, кровь из носу, всеми средствами постараются не допустить, чтобы этот корабль достался нам.
— Как же мы отобьемся, если они бросят все силы на уничтожение своего корабля. У меня в торпедном осталось всего на один полный торпедный залп.
— Если немцы и пошлют надводные корабли, «Шеер» мы отобьем. От подводных лодок постараемся отбиться вместе с кораблями конвоя, но я думаю, основную ставку они сделают на самолеты. Сначала нанесут удар с аэродромов Норвегии, а по мере того как корабли будут глубже заходить в Белое море, подключат самолеты из Финляндии. И будут долбать, пока не додолбают или не понесут очень уж крупные потери. А для этого надо нашим создать мощнейший заслон из истребительной авиации и зенитной артиллерии. Иначе все пойдет прахом.
Сегодня вечером на экране локатора на высоте шесть тысяч пятьсот метров показались две цели курсом на восток. Они летели на удалении пятидесяти миль на север от нас над Новой Землей. Мы предположили, что это немецкие разведчики полетели к Диксону, проверить обстановку. Ну кто еще может лететь так высоко и далеко от берега, целенаправленно не меняя курса. Наши разведчики обязательно меняли бы траекторию полета и летели бы ниже, чем эти.
— Вот и немцы зашевелились. Не иначе решили глянуть, все ли в порядке с их кораблем.
Ерофеев так и не понял, где он мог проколоться и как на него вышли эти энкавэдэшники. Он слыл очень осторожным. Сын крупного курского помещика, бежавшего после революции на Запад, он с семьей поскитался по Европе. К тому моменту, как они обосновались в Германии, ему стукнуло двадцать пять. Через месяц должно исполниться тридцать шесть, вот только доживет до этого момента или нет, он не представляет. Как он ненавидел большевиков за то, что он и его семья потеряли почти все. Папаша его, правда, человек был умный, кое-что сумел переправить за границу. Когда к ним в дом пришли так называемые красногвардейцы и начали просто грабить, ему было одиннадцать лет. С тех пор ненавидел всех, кто жил в Советской уже России. К тому времени, как Гитлер пришел к власти, Ерофеев уже завязал некоторые связи с нужными людьми, ему крупно повезло, что мать — немка. В сороковом, после того как началась подготовка войны с СССР, его взяли в разведшколу, по окончании которой планировали забросить в глубокий тыл. Степан Ерофеев с детства слыл везунчиком, все ему давалось без особого напряжения. За три дня до вторжения в СССР его забросили на территорию Белоруссии, и только он успел добраться до Минска, как началась война. Через несколько часов поезд, в котором он следовал в Ленинград, попал под бомбежку. И тут ему одновременно и не повезло, и повезло. Не повезло, потому что едва не погиб и был серьезно ранен, оставшись почти раздетым и без документов, которыми его снабдили. Повезло в том, что его с такими же пострадавшими доставили сначала до ближайшей станции, а потом и на другой поезд, но уже как раненого. Уже через месяц он вышел из больницы со справкой, выданной Петренко Богдану родом из-под Гродно. Теперь Ерофеев стал Петренко с почти стопроцентным документом, подтверждающим его личность. Ну кто мог теперь доказать или опровергнуть, что он не он, а кто-то другой. Где по его легенде он проживал, давно уже немцы, и проверить нет никакой возможности. Самое главное — были свидетели его ранения, там-то и тогда-то, а что если все вещи и документы сгорели в поезде, он не виноват.
В его новом положении было еще одно важное преимущество — он стал непризывным по инвалидности: осколком от бомбы или стекла ему вырвало большой кусок икры на левой ноге и теперь придется хромать всю оставшуюся жизнь. После больницы он поехал в Вологду на встречу с резидентом, куда попал с большим опозданием, его уже никто не ждал. Пока он доказывал, что он — это он, его проверяли, а затем выдали настоящие документы: паспорт и другие ценные бумажки. Оставалось лишь
