детей, родившихся до срока, слабое здоровье… Но он вроде чувствует себя хорошо. И Би тоже.

У Фица теперь сын, наследник.

— Майор, вы слышите меня? — звучал в трубке голос капитана Дэвиса.

— Да-да, — ответил Фиц. — Просто это так неожиданно…

— Так как сейчас Рождество, мы решили, что эта новость вас поддержит…

— Ну конечно, еще бы!

— Позвольте мне первым поздравить вас.

— Благодарю, — сказал Фицгерберт. — От всей души благодарю! — Но капитан Дэвис уже повесил трубку.

Тут Фиц заметил, что остальные офицеры в блиндаже молча смотрят на него. Наконец один спросил:

— Известие хорошее или плохое?

— Хорошее! — сказал Фиц. — Просто замечательное! Я стал отцом.

Все начали пожимать ему руки, а Мюррей, несмотря на утренний час, достал бутылку виски, и все выпили за здоровье младенца.

— Как его будут звать? — спросил Мюррей.

— Пока я жив, виконт Эйбрауэн, — сказал Фиц, и лишь потом понял, что Мюррей спрашивал про имя, а не про титул. — Джордж — в честь моего отца, и Уильям — в честь деда. А отца Би звали Петр Николаевич, так что, возможно, мы добавим и эти имена.

Мюррея, казалось, это позабавило.

— Джордж Уильям Питер Николас Фицгерберт, виконт Эйбрауэн! — произнес он. — С таким количеством имен жить можно!

— Особенно если весишь пока всего фунтов семь, — довольно кивнул Фиц.

Он весь сиял от радости и гордости.

— Схожу-ка я на передовую, — сказал он, когда они допили виски. — Отнесу ребятам сигар.

Фиц вышел из блиндажа и пошел по ходу сообщения к передовой. Он был на седьмом небе от счастья. Стрельбы не было, воздух был морозный и чистый (везде, кроме отхожего места, мимо которого Фиц прошел быстро). Но он вдруг поймал себя на том, что думает не о Би, а об Этель. Интересно, а она родила? Хорошо ли ей в том домике, который она выторговала у Фица? Тогда его ошарашил напор, с каким она торговалась, но он помнил, что это его ребенка она носит под сердцем. И надеялся, что у нее роды пройдут так же хорошо, как у Би.

Но все эти мысли вылетели у него их головы, когда он подошел к окопам для стрельбы. Завернув за угол, он остановился как вкопанный.

В окопе никого не было. Он прошел по окопу в одну ячейку, потом в другую — и никого не увидел. Как в сказке про призраков или корабль без матросов, плавающий сам по себе.

Этому должно быть объяснение. Может, было наступление, о котором Фицу не сказали?

Ему пришло в голову выглянуть из окопа.

Но беспечно высовываться нельзя. Многие гибли на фронте в первый же день лишь потому, что решили на секундочку выглянуть.

Фиц взял лопатку с короткой ручкой — ими рыли окопы — и медленно начал поднимать ее штык. Потом медленно поднял голову, прячась за лопаткой, и осторожно выглянул в узкий просвет между лопаткой и бруствером.

То, что он увидел, его потрясло.

Солдаты, свои и германские, вышли на изрытую воронками ничейную полосу. Они стояли группами и разговаривали.

Фиц не верил своим глазам. На ничейной полосе стояли сотни солдат, и справа и слева, насколько хватало глаз, англичане и немцы.

Что, черт возьми, происходит?

Он выбрался из окопа и пошел к ним по изрытой снарядами земле. Солдаты показывали друг другу фотографии жен, детей и невест, предлагали сигареты и пытались завязать разговор, говоря, например: «Я — Роберт. А ты?..»

Фиц заметил двух увлеченно беседующих сержантов, английского и немецкого. Он похлопал своего по плечу.

— Эй! — сказал он. — Это что за чертовщина здесь творится?

У сержанта был гортанный акцент кардиффских докеров.

— Сэр, честно говоря, даже не знаю, как это произошло. Несколько немцев вдруг поднялись из окопов, без оружия, и кричат: «С Рождеством!» Тогда один из наших сделал то же самое. А они начали вылезать на нейтралку, и не успел я глазом моргнуть, как там уже были все.

— Но ведь в окопах никого не осталось! — гневно воскликнул Фиц. — Неужели вам не пришло в голову, что это может быть уловка?

Сержант огляделся по сторонам.

— Нет, сэр, честно говоря, не пришло, — невозмутимо ответил он.

На самом деле Фиц и сам в это не верил. Какую выгоду враг может извлечь из того, что солдаты враждующих армий на передовой завязали дружбу?

— Сэр, это — Ганс Браун, — сказал сержант, указывая на немца. — Он работал официантом в Лондоне, в отеле «Савой». Говорит по-английски!

Немецкий сержант отдал Фицу честь.

— Рад с вами познакомиться, господин майор! — сказал он. — С Рождеством вас! — У него было более правильное произношение, чем у сержанта из Кардиффа. Он достал флягу. — Вы позволите предложить вам глоточек шнапса?

— О господи! — покачал головой Фиц и пошел прочь.

Ему больше ничего и не оставалось. Это было бы невозможно прекратить даже с помощью офицеров и сержантов. А без их помощи — тем более. Он решил сообщить о создавшемся положении вышестоящим, и пусть этим занимается кто-нибудь другой.

Но уйти он не успел: его окликнули по имени.

— Фиц! Фиц! Неужели это вы?

Голос был знакомый. Обернувшись, он увидел приближающегося немца. Когда тот подошел, Фиц его узнал.

— Фон Ульрих?! — изумленно воскликнул он.

— Он самый! — Вальтер широко улыбнулся, протягивая руку. Фиц по привычке тоже протянул руку, и Вальтер с жаром ее пожал. Вальтер похудел, светлая кожа лица обветрилась. «Наверное, я тоже изменился», — подумал Фиц.

— Это просто поразительно! Какое совпадение! — сказал Вальтер.

— Рад видеть вас живым и здоровым, — сказал Фиц.

— Взаимно!

— А с этим нам что делать? — Фиц махнул рукой в сторону братающихся солдат. — Мне это внушает беспокойство.

— Согласен. Завтра они могут не пожелать стрелять в новых друзей. Нужно активизировать боевые действия, чтобы они пришли в норму. Если утром с обеих сторон начнется артобстрел, они скоро вновь начнут ненавидеть друг друга.

— Надеюсь, вы правы.

— Но расскажите мне, как вы, мой старый друг?

Фиц вспомнил свою хорошую новость и просиял.

— Я стал отцом, — сказал он. — Би родила мальчика. Хотите сигару?

Они закурили. Вальтер рассказал, что вначале был на Восточном фронте.

— В русской армии страшный беспорядок! Офицеры продают армейские запасы на черном рынке, а пехота мерзнет и голодает. В Пруссии половина жителей ходит в купленных по дешевке армейских сапогах, а русские солдаты воюют чуть ли не босиком.

Фиц рассказал, что был в Париже.