свищ образовался, тут уж они помочь ничем не могли. Дорога в посёлок ему закрыта была – при том начальнике, по крайней мере. Бичи же его научили краба ловить, а так как он в этом вопросе способный оказался, то дело у него и пошло. Зарабатывает он даже по поселковым меркам очень неплохо, вот только дороги ему в городскую черту нету. Есть у него здесь и ружьишко – нелегал какой-то, я на него глаза закрываю. Уж больно краб здесь вкусный получается. А жилуху ты его посмотри, она того стоит…

Лодка, которую Степан спускал на воду, тоже производила знатное впечатление. Была она сварена из двухмиллиметровых листов железа и отличалась очень красивыми обводами и замечательным ходом под вёслами. Вадим был поражён тем, какой скоростью обладало это кургузое с виду корыто. Ещё более он удивился, узнав, что мастер, построивший эту лодку, сделал её непотопляемой: в середине корпуса, дне и корме были устроены специальные герметичные полости с воздухом, которые не давали посудине затонуть, даже если она полностью наполнялась водой. Василич всё пытался рассказать историю жизни этого мастера, но за всеми другими историями никак не находилось времени. Вадим не сомневался, что она такая же, как и остальные байки Василича, – с многочисленными убийствами, пьянками, драками – и полностью выпадающая из так называемого правового поля Российской Федерации.

Впрочем, Вадиму казалось, что в этих местах никакого правового поля нету вообще.

Степан сгрузил в лодку оставшиеся ящики, мешки, сетки и банки, Вадим прыгнул на корму, и под сильными ударами вёсел лодочка поскакала к засыпанному огромными валунами берегу.

Африкан враскоряку, как краб, подскочил к лодке, схватил носовой конец и со стремительностью муравья выдернул железное корыто до середины корпуса. Вадим уже знал, что при приближении лодки к берегу надо быть готовым мгновенно выскочить из неё и подхватить с одного борта, а затем резким усилием выволочь её как можно дальше от уреза воды.

– Не уродуйся, – просвистел в свою щёку Африкан, – штиль, вишь ли. И вода уходит, отлив. Ну, пошли в мою берлогу чай пить…

Вадим уже был готов к тому, что обиталище Африкана – это что-то необыкновенное, но реальность потрясла его до глубины души.

Они поднялись по валуннику до самого подножия скального обрыва, возвышавшегося, наверное, не меньше чем на триста метров. Африкан подошёл к одной из расщелин, казавшейся особенно глубокой, и поманил гостей рукой. Расщелина в своём основании представляла собой грот, выбитый в скале волнами и льдом. Этот грот уходил вглубь скалы на семь-десять метров, а в самом его конце щель вновь расступалась на потолке и открывала бесконечно длинный путь наверх, образуя узенький, извилистый, но чрезвычайно эффективный дымоход. Пол грота частично был застлан досками, у задней стены стояли прочные широкие нары, заваленные волглыми ватными матрасами и кучей шерстяных одеял. В середине пола было оставлено широкое место, полностью свободное от дерева, и там из больших, размером в половину нормального письменного стола, камней был сооружён очаг. Очаг ещё дымился, Африкан кинул на угли горсть сухого мусора, и по стенам грота заплясали отблески пламени.

– В шторм тебя не захлёстывает? – спросил Перец, доставая из кармана водку. – Эту ж пещеру волнами выбило.

– Ну давно было. Я так понимаю, то ли море с той поры отступило, то ли берег поднялся. Люди здесь спокон веку жили. И пол этот в пещере уже до меня был, и очаг я только слегка подшаманил… Какие-то бедолаги, видно, на шлюпках бедовали. Но здесь и до них ещё люди жили. Вон, смотри…

Африкан подвёл Перца к одной из стенок, которая была чистой от копоти: естественный дымоход утягивал весь дым в другую сторону.

Вадим с изумлением разглядел на ней криво выцарапанные изображения каких-то тараканов, сидящих на бутерброде, и глазастых сосисок вокруг…

– Гляди, – просвистел Африкан, – это люди в лодках, здоровых таких. Как байдары, наверно. А это – морзверь, – провёл он пальцем по глазастым «сосискам». – Много морзверя. Сейчас его здесь и нету много так… Морзверя этого, в смысле… А когда-то, чёрт-те когда, здесь вот такие же хмыри вроде меня сидели и морзверя этого на камне карябали. Несладко им было, наверное…

– Африкан, а куда вы на зиму уходите-то? – задал Вадим не дававший ему покоя вопрос. – Неужели тут зимуете?

– Не, – просипел Африкан, – я тут только первую зиму зимовал. Чуть не спятил от тоски. И то – тогда ещё плавника на берегу много было. С дровами без проблем. Щас-то я сжёг уже почти всё, что вокруг лежало, а мне ещё дрова ж для производства нужны. Краба варить, банки кипятить для закатки…

Тут Вадим углядел в углу пещеры массивный станок для закатывания консервных банок.

– Сейчас меня по последней навигации увозят на Атарган, там домов много брошенных стоит. Я там обычно, Федька Безногий, иногда Юра Поджигаец и Нюрка Орангутанга, которая из орочей, – перечислил своих жутковатых, судя по кличкам, сожителей Африкан. – Займём какой-нить домик покрепче и топимся соседним. Я прошлую зиму посчитал – нам ещё на семнадцать лет посёлка хватит.

– А дальше? – не выдержал Вадим.

– Чего дальше, – Африкан рассмеялся. – Дальше сдохнем. Но мы раньше сдохнем, семнадцать лет не протянем.

В какой-то момент Вадим ощутил странный толчок сознания: в каменной пещере у костра, возле древних, насчитывающих тысячи лет, рисунков сидел искалеченный, изгнанный обществом человек, зарабатывающий на жизнь своими руками.

Когда они отгребали от берега, загрузив ящики с крабовыми консервами, Вадим рискнул спросить:

– А зачем это всё? Консервы, в смысле?

– Как зачем? – удивился Степан. – Василич на них наклейки налепит, будто это самый фирменный краб и есть, и сдаст барыгам московским вполцены… Будешь когда-нибудь жрать краба в московском кабаке – вспомни Африкана и его пещеру…

Ямы между гребнями волн становились всё глубже и глубже. Все бездельники ушли с палубы и сгрудились вокруг штурвала. За штурвалом словно сам собою организовался импровизированный стол: газета, палтус, четыре сизых гранёных стакана, бутылка водки и несколько ломтей дарницкого хлеба с полурассыпанной горкой соли.

– Сильно шкивает, – неодобрительно покачал головой Василич. – Надо б уйти куда-нибудь, переждать волну.

– Это что, шторм? – спросил непонятливый Вадим.

– Да не, просто зыбь. Шторм где-то там, за горизонтом. А здесь мелководье, вот море и раскачало. Смотри, волна пологая, без бурунов. Но достаточно чуть-чуть крепкому ветерку подуть, как это тут же изменится.

– Куда пойдём, Василич? – прохрипел Перец, который в это время стоял у штурвала. Сейчас он был мрачен и сосредоточен, демонстрируя себя тем, кем и был на самом деле, – опытным матросом с сорокалетней морской практикой.

– Куда море пустит, – Василич снова задумался, что-то высчитывая. – Есть здесь маленький залив, закрытый полностью. Только дно дюже каменистое. Залив Бочонок. Сейчас вода большая, мы в него войдём и на «ногах» обсохнем.

Вход в Бочонок открылся в скальнике совершенно неожиданно и на самом близком расстоянии – как открывается потайная дырка, пробитая местными воришками в стене мясокомбината. Вот просто так камень раздвинулся и обнаружил в глубине берега круглое блюдце ровной воды и за ним, на горах, – бурый частокол нераспустившегося лиственничного леса. С гор спускалась тонкая серо-зелёная щетина ивняка, обозначающая русло какой-то речки. Возле моря, в самом устье, ленточка кустов, упираясь в непреодолимую преграду иной стихии, расползалась в кляксу.

Едва катер, дробно стуча дизельком, забежал в залив, как из серого кустарника устья реки вывалили две чёрные точки-запятые и, держась бок о бок, довольно шустро покатились по серой гальке морского