напоенный ароматами летний воздух. Рядом с ним сидела женщина, которая встала при нашем появлении.

— Уйти мне, Перси? — спросила она. Он удержал ее за руку.

— Как поживаете, Ватсон? — ласково сказал он. — Я никогда не узнал бы вас с этими усами, да, я думаю, и вы не признали бы меня. Это, вероятно, ваш знаменитый друг м-р Шерлок Холмс?

Я представил их друг другу, и мы сели. Толстый господин вышел из комнаты, но сестра его осталась и продолжала держать руку больного. Это была женщина поразительной наружности — небольшого роста, слишком полная, но с чудным, оливковым цветом лица, большими, темными, как у итальянки, глазами и роскошными черными волосами. Яркий цвет ее лица еще более оттенял худобу и смертельную бледность молодого человека.

— Не буду отнимать у вас времени и сразу перейду к делу, — сказал он, приподнимаясь на кушетке. — Я был счастлив, м-р Холмс, успех сопровождал меня во всем, как вдруг накануне женитьбы внезапное, страшное несчастье разбило все мои надежды на будущее.

Может быть, Ватсон говорил вам, что я служил в министерстве иностранных дел и, благодаря влиянию моего дяди, лорда Хольдхёрста, быстро получил ответственное место. Когда дядя сделался министром иностранных дел, он стал давать мне конфиденциальные поручения, и так как мне удавалось всегда успешно выполнять их, то он, наконец, вполне убедился в моих способностях и такте.

Почти десять недель тому назад — именно 23-го мая — он позвал меня к себе в комнату и, похвалив меня за успешное окончание данного мне дела, сказал, что хочет дать мне новое конфиденциальное поручение.

— Вот, — сказал он, вынимая серый сверток из своего бюро, — вот оригинал секретного договора между Англией и Италией, некоторые слухи о котором, к сожалению, уже проникли в печать. Крайне важно скрыть остальное. Французское или русское посольства заплатили бы огромные деньги, чтобы узнать подробности этих бумаг. Я ни за что не выпустил бы их из своего бюро, если бы не нужны были копии. Есть у тебя в канцелярии письменный стол?

— Да, сэр.

— Ну, так возьми договор и запри его в стол. Я отдал приказание, чтобы ты остался позже других, так что ты можешь переписать бумаги на свободе, не боясь, что кто-нибудь подсмотрит. Когда кончишь, запри в стол оригинал и копию и отдай мне лично завтра и то и другое.

Я взял бумаги и…

— Извините, одну минутку, — сказал Холмс, — во время этого разговора вы были одни?

— Совершенно одни.

— В большой комнате?

— Тридцать футов по каждой стене.

— В средине ее?

— Приблизительно, да.

— И говорили тихо?

— Дядя всегда говорит замечательно тихо. Я же почти ничего не говорил.

— Благодарю вас, — сказал Холмс, закрывая глаза, — пожалуйста, продолжайте.

— Я сделал все, как он велел, и стал ожидать, когда уйдут другие чиновники. Одному из них, работавшему в моей комнате, Чарльзу Горо, надо было доделать какую-то работу. Я оставил его и пошел обедать. Когда я вернулся, он уже ушел. Мне очень хотелось поскорее окончить работу, так как я узнал, что Джозеф — мистер Гаррисон, которого вы только что видели, — в городе и поедет в Уокинг с одиннадцатичасовым поездом, на который я также рассчитывал попасть если будет возможно.

Когда я стал рассматривать договор, то убедился, что дядя нисколько не преувеличивал его значения. Не буду сообщать вам подробностей, скажу только, что он определяли положение Великобритании относительно тройственного союза и предуказывал образ действия страны в случае, если французский флот приобретет большие преимущества над итальянским в Средиземном море. Разбирались вопросы специально морские. В конце стояли подписи сановников, подписавших договор. Я пробежал бумагу глазами и принялся списывать ее.

Этот длинный документ, написанный по-французски, содержал двадцать шесть отдельных статей. Я писал, как только мог скоро, но к девяти часам успел списать только девять статей и потерял всякую надежду попасть на поезд. Какая-то сонливость и тупость овладели мной — частью под влиянием обеда, а частью вследствие работы в течение целого дня. Я подумал, что, может быть, чашка кофе освежит меня. В маленькой комнатке под лестницей всегда дежурит курьер, который, в случае нужды, может сварить на спиртовой лампочке кофе для заработавшихся чиновников. Я позвонил, чтобы он пришел.

К моему удивлению, на зов явилась какая-то толстая пожилая женщина с грубым лицом, в переднике. Она сказала, что она жена курьера и занимается поденной работой. Я приказал ей дать кофе.

Я переписал еще две статьи и, почувствовав еще большую сонливость, встал и принялся ходить по комнате, чтобы размять ноги. Кофе мне еще не подали. Не понимая причины задержки, я отворил дверь в коридор и пошел узнать, в чем дело. От комнаты, в которой я работал, идет слабо освещенный коридор. Он заканчивается извилистой лестницей, внизу которой находится комната курьера. На половине лестницы есть маленькая площадка, на которую под прямым углом выходит другой коридор. Этот коридор ведет, по другой маленькой лестнице, к маленькой двери, через которую ходит прислуга, а также чиновники для сокращения пути из Чарльз-Стрит. Вот грубый набросок расположения комнат.

— Благодарю вас. Мне кажется, я вполне понимаю вас, — сказал Шерлок Холмс.

— Чрезвычайно важно, чтобы вы обратили внимание на этот пункт. Я спустился по лестнице в переднюю и увидел, что курьер крепко спит, сидя перед кофейником, стоявшим на спиртовой лампочке. Вода в кофейнике кипела так яростно, что брызги ее падали на пол. Я только что протянул руку, чтобы растолкать курьера, продолжавшего спать крепчайшим сном, как над головой его раздался сильный звон колокольчика. Он проснулся, вскочил на ноги и с недоумением взглянул на меня.

— Мистер Фельпс, сэр! — проговорил он.

— Я пришел посмотреть, готов ли мой кофе.

— Я кипятил воду, да и заснул, сэр.

Он посмотрел на меня и затем, с выражением еще большого изумления, взглянул на все еще продолжавший звонить колокольчик.

— Если вы здесь, сэр, то кто же звонит в колокольчик? — спросил он.

— Колокольчик? — сказал я. — Что это за колокольчик?

— Это колокольчик из той комнаты, в которой вы работали.

Ужас оледенил мне сердце. Значит, кто-нибудь был в комнате, где на столе лежал мой драгоценный договор. Я, как безумный, сбежал с лестницы и побежал по коридору. Ни в коридоре, ни в комнате никого не было, мистер Холмс. Все было в полном порядке, но порученных мне бумаг на столе не оказалось. Копия лежала на месте, а оригинал исчез.

Холмс сидел на кресле, потирая руки. Я видел, что дело ему вполне по сердцу.

— Скажите, пожалуйста, что же вы тогда сделали? — проговорил он.

— Я сейчас же понял, что вор, должно быть, пробрался на лестницу через боковую дверь. Я бы встретился с ним, если бы он вошел другим ходом.

— Вы, уверены, что он не мог прятаться все время в комнате или в коридоре, слабо освещенном по вашим словам?

— Это совершенно невозможно. Крыса не могла бы спрятаться в комнате или в коридоре. Там нет ни одного укромного местечка.

— Благодарю вас. Продолжайте.

— Курьер угадал по моему побледневшему лицу, что произошло что-то неладное, и пошел за мной наверх. Мы оба быстро пробежали по коридору и по крутой лестнице, которая ведет на Чарльз-Стрит. Дверь была заперта, но не на замок. Мы распахнули ее и выбежали на улицу. Я хорошо помню, что в эту минуту на соседней церкви пробило три удара. Было три четверти десятого.