христианство, сам Константин никогда не был убежденным христианином. Он явно никогда полностью не понимал принятой им религии, и сначала казалось, что он попросту допустил Христа в пантеон римских богов. Изображения Непобедимого Солнца (Sol Invictus) и бога войны Марса Охранителя (Mars Conservator) годами продолжали появляться на его монетах, а сам он никогда не отказывался от своего титула Pontifex Maximus — великого понтифика, верховного жреца старой языческой религии. Ученые потратили галлоны чернил в спорах о том, было ли обращение Константина искренним, но подобные спекуляции не относятся к делу. Гениальность Константина проявилась в том, что он увидел в христианстве не угрозу, как это сделал Диоклетиан, а средство объединения, и итогом его видения в тот судьбоносный день — неважно, было ли это истинное обращение или политическое приспособленчество — стали великие перемены для церкви и государства. С этой поры некогда гонимая церковь начала свое восхождение.
Языческий Сенат не вполне понимал, что им делать с их новым завоевателем. Он очевидно был монотеистом, но какого именно рода — было неясно, так что, как и политики всех иных эпох, сенаторы решили вести себя осторожно и возвести в честь нового императора триумфальную арку с надписями, туманно упоминающими «божество», что способствовало победе Константина в войне. Вполне удовлетворенный этой двусмысленностью, Константин в 313 году издал эдикт о религиозной терпимости, узаконивший христианство, но на этом остановился и не стал делать его единственной религией в империи. Хотя христианство хорошо ему подходило (его мать Елена была христианкой, а его собственный культ солнца считал воскресенье священным днем), в миссионерстве он не был заинтересован. Большинство его подданных все еще были язычниками, и последнее, чего бы он хотел, — отталкивать их навязыванием странной новой религии. Главной его целью было объединение империи под своим благосклонным руководством, и он не собирался рисковать ею ради религиозного рвения.
Однако существовали и более веские причины изображать из себя образец религиозной терпимости. Пока Константин был занят завоеванием Рима, император Лициний одержал победу на востоке и теперь с беспокойством наблюдал за своим хищным соседом. Для его страха имелись серьезные причины. Восточные территории Лициния были не только более богатыми и гуще населенными, чем их западные аналоги, но христианство возникло именно на них, что обеспечивало естественную поддержку человеку, столь внезапно обратившемуся в новую веру. На протяжении одиннадцати лет сохранялся хрупкий мир, но Лициний опасался прожорливости Константина, и его паранойя подвела его. Обвинив христиан на своих землях в том, что они служат пятой колонной в пользу его соперника, Лициний попытался подавить религию, начал казнить священников и жечь церкви — возобновляя преследования Диоклетиана.
Безрассудный восточный император играл на руку своему врагу. Константин только и мечтал о такой возможности — он атаковал незамедлительно. Примчавшись на восток, он вышиб превосходящую армию Лициния с Геллеспонта, уничтожив захваченный флот, который так неудачно оставил император. После нескольких недель дальнейшего маневрирования две армии встретились 18 сентября 324 года у берегов Босфора, поблизости от греческой колонии Византий, и в тени этого древнего города Константин одержал полную и сокрушительную победу.
Теперь в возрасте пятидесяти двух лет он стал единственным правителем Римской империи, и чтобы увековечить свой успех, прибавил титул «Величайший» к своему впечатляющему списку имен, который теперь включал и «Победитель». Скромность никогда не входила в число императорских добродетелей, но Константин был мастером пропаганды и никогда не упускал возможности сделать себе рекламу. Эти наклонности хорошо послужили ему, позволив укрыть жажду власти за обезоруживающей маской терпимости и избавиться от всех противников, не выходя из роли народного защитника. Он спас своих подданных-христиан, не подвергая преследованиям язычников и всегда придерживаясь осторожного нейтралитета. Теперь, когда у него больше не осталось врагов-язычников, он мог оказать более открытое покровительство христианству. Его мать Елена была отправлена в паломничество на Святую Землю — первое подобное путешествие в истории, — основывая там приюты и лечебницы, которые еще послужат следующим поколениям. В Вифлееме она построила церковь Рождества Христова в месте рождения Христа, а на Голгофе в Иерусалиме она чудесным образом обнаружила Животворящий Крест, на котором был распят Христос. Сровняв с землей храм Венеры, возведенный императором Адрианом, она возвела храм Гроба Господня над пустой гробницей.
Пока его мать была занята обязанностями первой паломницы, Константин предпринял несколько реформ, которые имели далеко идущие последствия. Беспорядки гражданской войны подорвали рынки и фермы, поскольку работники сбежали в сравнительную безопасность городов, и император пытался стабилизировать ситуацию, принуждая земледельцев оставаться на их земле. Пойдя даже дальше, он прикрепил членов гильдий — от пекарей до свиноторговцев — к их занятиям, заставив сыновей следовать отцам. На Востоке, который всегда был более спокойным и процветающим, его законодательная деятельность редко навязывалась и имела небольшое воздействие, но на беспорядочном подвижном Западе она насаждалась весьма интенсивно, результатом чего стало возникновение феодальной системы, которая пустила глубокие корни и просуществовала на протяжении тысячи лет.
За короткий срок долгожданная стабильность вернулась в Римскую империю. С полей собирался урожай, рынки возобновили свою деятельность, торговля вновь начала разрастаться.
Но Константин был заинтересован не только в материальном благополучии своих подданных, и как только финансовое состояние империи улучшилось, он начал оказывать осторожное покровительство своей новой вере. Языческие жертвоприношения были отменены, сакральная проституция и ритуальные оргии объявлены вне закона, храмовые богатства были конфискованы на постройку христианских святилищ. Распятие на кресте было запрещено, и даже гладиаторские бои отменили в пользу менее жестоких гонок на колесницах. Константин уже объединил империю под своим началом и теперь намеревался так же объединить христианство.
Но как только было достигнуто политическое единство империи, ей стала угрожать новая смертельно опасная ересь. Она родилась в Египте, где молодой жрец по имени Арий стал учить, что Христос не имел полностью божественной природы и таким образом не был равен Богу-отцу. Подобное учение било в самое сердце христианской веры, отрицая ее главный догмат, согласно которому Христос являлся воплощенным Словом Божьим. Но Арий был блестящим оратором, и люди начали стекаться к нему, чтобы послушать его речи. Церковь была застигнута врасплох; нависла угроза раскола.
Периодически преследуемая и еще недавно вынужденная вести подпольное существование, церковь была децентрализованной конфедерацией не связанных друг с другом местных общин-конгрегаций, рассеянных по всей империи. Как преемник Святого Петра, римский епископ пользовался особым уважением, но не обладал действительным контролем — и, как свидетельствуют послания святого Павла в Новом Завете, разные общины проявляли сильное стремление к выбору собственного пути. Без реально действующей иерархии и организационной структуры у церкви не было возможностей, чтобы решительно ответить учению Ария, в результате разногласия вскоре обострились до предела.
Для солдатского склада ума Константина довольно характерно, что он полагал, будто может просто приказать враждующим фракциям примириться. Совершенно недооценив накал страстей, он с болезненной наивностью написал епископам в Египет, сказав, что их отличия «несущественны», и попросив их работать вместе и жить в согласии. Он полагал, что проблема с христианством состоит лишь в нехватке твердой руки. Когда стало ясно, что епископы ничего поделать не смогут, Константин пошел на крайние меры. Епископы походили на старых сенаторов Римской республики — они вечно спорили, но никогда не приходили к решению без нажима извне. К счастью, Август решил для империи эту проблему, позволив сенаторам продолжать говорить, но оказывая на них влияние своим присутствием, когда нужно было решить дело. Теперь спасение Церкви стало задачей Константина. Под его бдительным надзором Церкви следовало говорить единогласно — а сам он позаботится о том, чтобы мир услышал этот голос.
Объявив о великом Соборе, Константин пригласил участвовать в нем каждого епископа в империи и лично оплатил стоимость дороги и проживания. Когда несколько сотен священнослужителей прибыли в азиатский город Никею, император собрал их в главном храме и 20 мая 325 года начал заседание эффектным призывом к единению. Константин не был особенно уверен, чья сторона в споре возобладает, пока не определился явный победитель, и намеревался выказывать поддержку тем, на чьей стороне окажется большинство.
Собор начал с обсуждения вопросов меньшей важности — таких, как выяснение истинности крещения еретиками и установление официального расчета времени Пасхи, и только потом перешел к злободневному
