должно было организовать наследование без ужасов междоусобицы, но и обеспечить империю опытными и способными правителями. Никто не мог стать августом без того, чтобы прежде не подтвердить своих качеств в виде цезаря.

Сложив с себя корону и скипетр, Диоклетиан отрекся от власти и с удовольствием занялся выращиванием капусты в своем имении в Салоне, на Адриатическом побережье.[7] Его современники с трудом представляли себе, что делать с богом в отставке, и история показала, каким мифологизированным может стать его наследие. Он прекратил хаос и восстановил стабильность — вполне достаточно, чтобы оправдать титул второго Августа; но, к сожалению, оказался в тени (в буквальном смысле этого слова) человека, что пришел к власти девятнадцатью годами спустя. Диоклетиан освободил Римскую империю от пережитков прошлого — но будущее лежало за Константином Великим.

Тетрархия заслуживала более длинной жизни, чем она имела. Ирония истории проявилась в том, как она распалась, поскольку Диоклетиан позаимствовал идею собственно из римской истории.

Стремясь к стабильности тех счастливых дней, что были до того, как неумолимая сила потрясла Рим, Диоклетиан возродил систему усыновлений — но ему стоило получше подумать, прежде чем выбрать двух человек с взрослыми сыновьями. Сыновья Максимиана и Констанция Хлора, Константин и Максенций, полагали, что трон принадлежит им по праву, и нетерпеливо ожидали, когда они смогут разделить императорскую власть. Но когда Максимиан с неохотой последовал в отставку за Диоклетианом, оба юноши остались ни с чем. Некогда бывшие сыновьями живых богов, Константин и Максенций стали не более чем обычными гражданами и восприняли это как предательство.

Не намереваясь отставать от жизни, Константин присоединился к военной кампании своего отца в Британии против пиктов. С легкостью покорив варваров, они оба удалились в Йорк, где стало очевидным, что Констанций был «бледным» потому, что умирал от лейкемии. Он был самым сдержанным из тетрархов, в основном игнорируя участие в религиозных преследованиях, производимых его более фанатичными соратниками, и пользовался широкой популярностью в армии, в составе которой было много христиан и солнцепоклонников.[8] Когда 25 июля 306 года он умер, посланник уведомил его убитых горем людей, что далекий цезарь по имени Север займет его место. Но солдаты на местах не намеревались слушать какого-то придворного чиновника. Большинство из них никогда не слышало о Севере, и им не было дела, кто он такой. У них была молодая, полная жизни версия их обожаемого военачальника, и совсем близко. Подняв Константина на своих щитах, они провозгласили его августом и тем ввергли Рим в войну.

Британские острова не так часто обращали на себя внимание империи, но возвышение Константина отозвалось даже в самых отдаленных уголках страны, одним ударом разрушив порядок престолонаследия, который пытался установить Диоклетиан. Воодушевленные способом, которым он приобрел власть, другие стали нарушать пределы, установленные Диоклетианом, намереваясь взять силой то, что не позволял закон. Максенций, боясь остаться не у дел, уговорил отца вернуться из отставки, чтобы укрепить свой авторитет, и успешно противостоял всем попыткам сместить его. К замешательству современников и досаде студентов, изучающих этот исторический период, вскоре на место августа претендовало уже шесть человек.

К счастью, эта неразбериха не продлилась долго. Как бы огромна ни была империя, она все же была недостаточно велика, чтобы вместить шестерых правителей, и размножившиеся императоры начали услужливо вырезать друг друга. К 312 году только четверо из них остались в живых, и Константин решил, что настал момент действовать. Пока империя разваливалась на куски, он предпочитал помалкивать, но теперь тетрархия была безнадежно разрушена. Оба императора на западе властвовали незаконно, а восток был полностью поглощен своими собственными проблемами. Существовала лишь небольшая возможность вмешательства извне, и только Максенций отделял Константина от полного контроля над Западом. Неся перед собой штандарты своего бога-покровителя Sol Invictus (Непобедимое Солнце), Константин с армией в сорок тысяч человек пересек Альпы и спустился в Италию.

Как это свойственно великим людям, Константин исключительно хорошо рассчитал время, и удача сопутствовала ему. Популярность Максенция в тот момент была крайне низкой. Заявив, что он серьезно нуждается в денежных средствах, он без всякой жалости обложил налогами население Рима — но затем использовал эти деньги, чтобы построить на Форуме базилику внушительных размеров и поставить в ней свою огромную статую, спровоцировав тем раздраженных жителей на восстание.[9] После уничтожения нескольких тысяч людей порядок был наконец восстановлен, но популярность Максенция так и не вернулась. Услышав о приближении Константина, испуганный император уже не был уверен в верности горожан, а потому покинул безопасные стены Рима и пересек Тибр по старому Мильвийскому мосту. Разбив лагерь в нескольких милях от города, Максенций обратился к своим авгурам, чтобы узнать о знамениях и быть уверенным в их благоприятности. На следующий день должен был быть его dies imperii — шестилетняя годовщина его прихода к власти. Не было более благоприятного времени для атаки.

На другом конце поля Константин, выжидая с армией, также искал знаки благосклонности богов. Предсказатели и заклинатели, толпящиеся вокруг лагеря Максенция, лишали его присутствия духа, и он не был уверен, что следует противостоять их влиянию. Жрецы, представляющие каждого бога в пантеоне, изучили внутренности животных или полет птиц и уверяли его, что боги благоволят ему — но его враг наверняка слышал те же самые многообещающие слова.

Тогда в пыли военного лагеря, в суете военной жизни, бурлившей вокруг, Константин преклонил колени и вознес молитву, которой суждено было изменить ход истории. Как он сам рассказывал несколько лет спустя, он смотрел в небо и умолял, чтобы истинный бог явил ему себя. Перед его изумленным взором возник огромный крест из света, располагающийся поверх солнца, которому он когда-то поклонялся, с надписью IN НОС SIGNO VINCES — «Под этим знаком ты победишь».[10] Ошеломленный видением, император не был уверен, как ему следует действовать, но когда настала ночь, все очень удобно объяснилось во сне. Ему явился сам Христос, показал тот же знак и велел императору нести его перед собой как божественную защиту. Проснувшись, Константин послушно распорядился создать новые знамена с изображением увенчанного кольцом креста и первыми двумя буквами имени Христа. Уверенно неся их перед собой, его превосходящие численностью войска проложили себе путь к полной победе. Армия Максенция отступила обратно к Риму, но большинство его солдат утонуло, пытаясь перебраться через реку по старому Мильвийскому мосту. Во всеобщем хаосе Максенций, одетый в тяжелые доспехи, встретил ту же судьбу, упав в реку, уже кишевшую мертвыми и умирающими. Его тело, выброшенное на берег, было обнаружено следующим утром, и Константин гордо вступил в город, неся голову своего врага, насаженную на пику. Приветствованный Сенатом при входе в Форум, император недвусмысленно отказался совершить традиционное жертвоприношение языческому богу победы. Тиран мертв, объявил он, и начинается новая эпоха.

Это горделивое заявление оказалось даже большей правдой, чем мог предполагать Константин. Хотя это станет ясно значительно позже, битва у Мильвийского моста стала поворотной точкой в истории. С помощью креста и меча Константин совершил большее, чем просто одержал победу над противником — он слил церковь и государство воедино. Это стало одновременно благословением и проклятием для обоих институтов, и никогда уже христианская церковь и римское государство не станут прежними.