— Я… думал, что Комиссия правды и примирения с корнем вырвала из наших рядов таких, как вы!
— Я не всегда был таким.
— Полковник, если больного немедленно не поместить в реанимацию, он вообще больше никогда не заговорит. У нас полчаса, а то и меньше.
— Тогда забирайте его, — буркнул Бестер Бритс и вышел. Увидел дерево, оперся рукой о ствол. Черт, жаль, что он бросил курить!
«О… рион».
Орион.
«Нет, нет, нет!» — хрипел Гэри. Что значит «нет»? Он имел в виду не операцию «Орион»?
Тогда что?
«Орион… р-р-р-ш-ш-ш»…
Крошка Мпайипели встал точно напротив двери, держа револьвер обеими руками. Ван Герден постучал. Они находились на шестом этаже многоквартирного жилого дома в районе Обсерватории с видом на гору и больницу «Гроте Схюр».
— Да? — ответил из-за двери мужской голос.
— Посылка для В. А. Потгитера, — сказал ван Герден равнодушным голосом курьера службы доставки.
Молчание.
— Отойдите от двери, — приказал Крошка.
Ван Герден отступил, сунул руку в карман куртки, нащупал Z-88, снова постучал.
— Эй!
Сначала в двери появились отверстия от пуль, и только потом они услышали стрекот автоматной очереди. Тонкая деревянная дверь разлетелась в щепки. Они упали на колени; ван Герден в одной руке сжимал пистолет, другой прикрывал глаза. Вдруг все стихло.
— Ну и ну, — сказал Крошка Мпайипели.
Они ждали.
— Надо было взять «хеклер-кох».
— Надо было.
— А это откуда? — Крошка кивнул в сторону пистолета.
— Долго рассказывать.
— Время у нас есть. — Крошка расплылся в улыбке.
— Это единственный вход? Пожарный выход впереди, рядом с лифтами.
— Выйти он может только отсюда. — Крошка ткнул стволом револьвера на развороченную дверь.
— И у них там тяжелая артиллерия.
— Зато у вас ваш верный Z-88! — В голосе великана слышалась неприкрытая ирония.
— Вас в России учили, как действовать в таких ситуациях?
— Да. Сейчас достану из рюкзака противотанковую ракету и взорву их на хрен.
— Они нужны нам живыми.
— Ладно, к черту ракету. Вы ведь бывший коп. Вам и следует знать, что делать.
— Перестрелки никогда не были моей сильной стороной.
— Наслышан.
Голос изнутри:
— Что вам нужно?
— У него патроны кончились, — сказал ван Герден.
— Это пожелание или факт?
— Может, поспорим?
— На одну из картин вашей матери, которая висит у вас на стене.
— А я что получу, если окажусь прав?
— «Хеклер-кох».
— Забудьте.
Голос изнутри:
— Чего вы ждете?
— А еще, как мне кажется, вам не очень-то везет с женщинами. Предлагаю другую ставку: картина вашей матушки против гарантированной формулы, как затащить адвокатшу в постель.
— Вижу, русские хорошо вас натренировали.
— Входите подняв руки вверх, иначе мы вас взорвем! — закричал голос из квартиры.
Откуда-то с улицы послышался вой сирены.
— Насчет «мы» он блефует, — заметил Крошка.
— Поспорим?
— Нет.
— Я хочу еще кое в чем признаться, — заявил ван Герден.
Крошка вздохнул:
— Выкладывайте.
— Я был полицейским очень долго, но у меня ни разу не было случая выбить дверь ногой и ворваться в осажденную квартиру, как показывают в кино. Сейчас первый раз.
Голос изнутри:
— Считаем до десяти!
— Только этого мне и недоставало. Трусливого белого напарника.
— Так мы идем или нет?
— Идем, — сказал Крошка. — Вы первый.
— Поганый трусливый коса, — сказал Затопек ван Герден, вставая и открывая дверь плечом.
52
В первый раз он задушил жертву красной лентой случайно, просто потому, что она подвернулась ему под руку, ею были перевязаны волосы проститутки. Он снял ее в Си-Пойнте, посадил в свой «фольксваген- комби», отвез на Сигнальную гору, велел сделать себе минет, а потом задушил. После убийства отволок труп на середину дороги и бросил там. Красная лента стала его «автографом», знаком того, что он презирает ее и ей подобных. А после того, как СМИ раструбили о красной ленте, убийца купил целый рулон в магазине Сакса в Гудвуде и следующие шестнадцать жертв либо душил, либо украшал лентами, отрезая по метру от рулона. На тринадцатой жертве он перестал душить лентами и душил руками, а лентой обвязывал шею. Он как будто передавал нам с Нагелом привет. Красная лента как символ его превосходства. Наслаждение оттого, что он в центре внимания.
Совершив третье убийство, он послал письмо в редакцию «Кейп таймс»: ведь они первые окрестили его «убийцей с красной лентой». В письме он нацарапал печатными буквами: «Я ни убийца. Я полач». После этого он действительно стал для меня палачом. Я никого так не ненавидел, как «убийцу с красной лентой», потому что он удерживал Нагела в Кейптауне, а мне не давал видеться с Нонни.
Охота за «убийцей с красной лентой» давалась нам с Нагелом с большим трудом. На нас очень давило начальство, ходом дела живо интересовались СМИ. Под конец давление стало просто невыносимым… Тогда-то Нагел вдруг неожиданно заговорил о своей жене.
До «убийцы с красной лентой» мы с Нагелом общались в целом вполне дружелюбно, мы никогда не переходили определенных границ, сохраняя уважение друг к другу. Дело же «убийцы с красной лентой» стало предметом настоящего соперничества. Как будто Нагел решил доказать, что он больше достоин любви своей жены. Мы с ним были как бараны, которые сталкиваются рогами, чтобы доказать свое превосходство
