Аличе вышла на улицу, ожидая прибытия свадебного кортежа. Полдневное солнце грело руки и, казалось, просвечивало их насквозь. В детстве она любила смотреть на ладонь, поставив ее против солнца, — сомкнутые пальцы окаймлялись красным. Как-то она показала это отцу, и он поцеловал подушечки, притворяясь, будто сейчас съест их.
Виола приехала на сером, сияющем чистотой «порше». Водителю пришлось помочь ей выйти из машины и подобрать огромный шлейф. Аличе принялась спешно щелкать кадр за кадром, скорее для того, чтобы скрыть свое лицо за фотоаппаратом. Зато потом, когда Виола проходила мимо, она специально опустила камеру и улыбнулась ей.
Их взгляды пересеклись лишь на мгновение, и Виола вздрогнула. Аличе ничего не успела прочитать в ее глазах, потому что та уже прошла мимо, ведомая в церковь своим отцом, — Аличе почему-то всегда представляла его более высоким.
Во время церемонии она старалась не упустить ни одного подходящего для съемки момента: новобрачные и их родители, обмен кольцами, клятва, причастие, подписи свидетелей и первый супружеский поцелуй… Она вела себя как настоящий профессионал — даже увеличила выдержку, чтобы добиться тончайшей нюансировки: сфумато, которое, по мнению Марчелло Кроцца, придавало снимкам особую изысканность.
И она была единственной, кто во время всего действа ходил по церкви. Это давало определенное преимущество. Аличе казалось, стоило ей приблизиться к Виоле, та слегка выпрямлялась и настораживалась, словно животное, чувствующее опасность.
Когда новобрачные выходили из церкви, Аличе пятилась впереди них, хромая и слегка наклоняясь, чтобы не исказить перспективу. Она видела в объектив, как Виола смотрит на нее с застывшей полуулыбкой, словно на какой-то призрак.
Раз пятнадцать она фотографировала Виолу крупным планом, и та испуганно жмурилась, ослепленная вспышкой.
Потом новобрачные сели в машину, и Виола отважилась взглянуть на Аличе из-за стекла. Конечно, она сразу расскажет мужу о ней, удивившись этой встрече. Назовет ее анорексичкой и добавит, что с этой хромоногой она никогда не дружила. Но умолчит о карамели, о том своем дне рождения да и обо всем остальном. Аличе улыбнулась при мысли, что это может оказаться первой полуправдой в их супружеской жизни, первой из тех крохотных трещин, которые возникают в отношениях и в которые жизнь рано или поздно умудряется вбить клин.
— Синьорина, новобрачные ждут вас на набережной, чтобы сниматься там, — произнес чей-то голос у нее за спиной.
Аличе обернулась и узнала одного из свидетелей.
— Конечно, сейчас поеду к ним, — ответила она и поспешила в церковь, чтобы забрать софиты и уложить принадлежности в кофр, и тут услышала, как ее зовут:
— Аличе!
Она обернулась, уже зная, кого увидит.
— Да?
Перед нею стояли Джада Саварино и Джулия Миранди.
— Чао, — пропела Джада, подходя к ней, чтобы поцеловать.
Джулия осталась позади, опустив, как и прежде, глаза в пол.
Аличе едва коснулась Джады щекой.
— Что ты тут делаешь? — защебетала Джада.
Аличе подумала, что это глупый вопрос, и губы ее растянулись в улыбке.
— Снимаю, — объяснила она.
Джада улыбнулась в ответ, показав те же ямочки, что были у нее в семнадцать лет.
Странно было видеть перед собой этих девиц, с их общим прошлым, которое, как неожиданно оказалось, нечего не стоит.
— Чао, Джулия, — сделала над собой усилие Аличе.
Джулия натянуто улыбнулась и с трудом выдавила из себя несколько слов.
— Мы слышали о твоей маме, — сказала она. — Мы очень сочувствуем.
Джада покивала в знак того, что тоже соболезнует.
— Да, — ответила Аличе, — спасибо. — И снова стала собирать свои вещи.
Джада и Джулия переглянулись.
— Не будем тебе мешать, — сказала Джада, коснувшись ее плеча. — Ты очень занята.
— О'кей.
Бывшие одноклассницы повернулись и направились к выходу. В опустевшей церкви звонко простучали их каблучки.
Новобрачные ожидали в тени высокого дерева, но стояли не в обнимку. Аличе припарковала свою машину рядом с их «порше», вышла и достала кофр. Солнце припекало, и она чувствовала, как волосы липнут к затылку.
— Чао, — произнесла она, подходя к ним.
— Али, — сказала Виола, — я не знала, что…
— Я тоже не знала, — прервала ее Аличе.
Они изобразили осторожное объятие, словно опасались помять свою одежду. Виола стала еще красивее, чем в школе. С годами черты ее лица обрели мягкость, глаза уже не казались столь колючими. Фигурка у нее оставалась по-прежнему безупречной.
— Это Карло, — сказала Виола.
Аличе пожала ему руку и ощутила, какая она гладкая.
— Начнем? — спросила она, обрывая разговор.
Виола кивнула и поискала взгляд мужа, но он не ответил.
— Куда встать? — спросила она.
Аличе осмотрелась. Солнце стояло в зените, и ей нужна была вспышка, чтобы убрать тени с лиц. Она указала на скамейку на берегу, на самом солнцепеке.
— Сядьте вон там.
Устанавливая аппарат, она потратила больше времени, чем требовалось. Нарочно долго возилась со вспышкой, меняла объективы…
Муж Виолы расслабил галстук, на лбу у него проступили капельки пота. Виола попыталась стереть их пальцем.
Аличе еще некоторое время подержала их на солнце, притворившись, будто ищет лучшую точку для съемки.
Потом принялась командовать сухим тоном:
— Обнимитесь. Улыбнитесь. Теперь смотрите серьезно. Возьми ее за руку. Положи голову ему на плечо. Шепчи ей что-нибудь на ухо. Смотрите друг на друга. Ближе. Смотрите на реку. Сними пиджак.
Кроцца учил ее, что клиентам нельзя давать ни малейшей передышки, стоит им задуматься — и вся непосредственность улетучится.
Виола повиновалась, только два или три раза уныло спросила, все ли хорошо.
— О'кей, теперь идемте туда, в парк, — сказала Аличе.
— Еще? — удивилась Виола.
От жары лицо ее покраснело. Черная краска на глазах потекла, прямая линия превратилась в бахрому, и это придавало ей жалкий, усталый вид.
— Притворись, будто убегаешь, а ты беги и лови ее, — потребовала Аличе.
— Как? По-настоящему бежать?
— Да, нужно бежать.
— Но… — возразила Виола. Потом взглянула на мужа, и тот лишь пожал плечами.
Виола недовольно фыркнула, но все же приподняла юбку и побежала. Острые каблуки утопали в земле, песок пачкал белое платье.
— Слишком медленно бежишь, — прокричал ее муж.
Резко обернувшись, Виола испепелила его взглядом. Аличе запомнила этот момент и заставила их