Несколько минут они стояли и смотрели друг но друга, как будто вообще не были знакомы. Маттиа, в домашних тапочках, изо всех сил старался надавить большим пальцем ноги на соседний.

— Извини, что я…

— Ты оттуда? — прервал ее Маттиа как-то странно, словно автомат.

Аличе обернулась, намереваясь закрыть дверь, но не удержала потной рукой круглую медную ручку. Дверь гулко хлопнула, дверная коробка содрогнулась, Маттиа передернула мучительная судорога.

«Что она тут делает?» — подумал он отстраненно, как будто Аличе, о которой он несколько минут назад говорил с Денисом, была другой девушкой, а не этой, явившейся к нему в дом без предупреждения. От нелепой мысли хотелось поскорее избавиться, но неприятное ощущение досады все же осталось.

Аличе прошла вслед за Маттиа в гостиную. Родители ожидали ее стоя, как встречают высоких гостей, но в этом не было никакого радушия.

— Здравствуйте, — поздоровалась она, съежившись.

— Чао, Аличе, — ответила Аделе, но не тронулась с места.

Пьетро, напротив, подошел к ней и ласково провел рукой по волосам; для Аличе это было неожиданно.

— Все хорошеешь, — заметил он. — Как мама?

Аделе, стоявшая позади него с натянутой улыбкой, закусила губу, пожалев, что сама не задала этот вопрос.

Аличе покраснела.

— По-прежнему, — ответила она, стараясь не выдать волнения. — Держится.

— Передай привет от нас, — кивнул Пьетро.

Потом все замолчали, не зная, что бы еще сказать, Маттиа в гостиной уже не было.

Пьетро, казалось, изучал что-то позади Аличе, сама она старалась держаться так, чтобы не припадать на больную ногу. Внезапно она подумала, что ее мать никогда не познакомится с родителями Маттиа, и немного пожалела об этом, но еще больше ее огорчила мысль, что кроме нее никто этого не понял.

— Ты ведь к Маттиа пришла, а мы тут держим тебя, — сказал наконец Пьетро.

Аличе кивнула и прошла мимо него, опустив голову, Аделе она адресовала испуганную улыбку.

Маттиа ожидал ее в своей комнате.

— Закрыть? — спросила она, войдя и указывая на дверь. Вся ее смелость куда-то испарилась.

Он ответил что-то невнятное. Потом сел на кровать, сложив руки на коленях.

Аличе осмотрелась. Комната была небольшая, идеально прибранная, все вещи разложены продуманно и аккуратно, как в витрине магазина, казалось, к ним никто никогда не прикасался. Здесь не было ничего лишнего — ни снимков на стене, ни любимых игрушек, сохранившихся с детства, — ничего, что создавало бы теплую домашнюю атмосферу.

По спине Аличе пробежал холодок, она явно не вписывалась сюда.

— У тебя красивая комната, — все же сказала она, хотя на самом деле так не думала.

— Спасибо, — ответил Маттиа.

Над ними навис целый ворох всего, что они должны были сказать друг другу, но оба старались не замечать этого и смотрели в пол.

Соскользнув вдоль шкафа, Аличе опустилась на пол, здоровое колено она подтянула к подбородку.

— Ну и как себя чувствуют специалисты после получения диплома? — Труднее всего было выдавить улыбку.

Маттиа пожал плечами.

— Точно так же, как и раньше.

— Но ты все-таки недоволен, да?

— Похоже.

Аличе дружески хмыкнула и подумала, что эта неловкость, которая обоим неприятна, какая-то бессмысленная, но все же весьма ощутимая и неустранимая.

— В последнее время в твоей жизни произошло немало событий, — заметила она.

— Да.

Аличе поразмыслила: сказать теперь или позже? Потом она заговорила, хотя от волнения у нее пересохло во рту.

— И что-то хорошее тоже, не так ли?

Маттиа поджал ноги. «Ну вот, приехали», — подумал он и вслух произнес:

— Вообще-то да…

Он прекрасно знал, что должен сделать: должен подняться и сесть рядом с ней, должен улыбаться, смотреть ей в глаза и целовать ее… Все это дело техники, примитивный ряд векторов, которые позволят приблизить и совместить их губы… Ему не хотелось этого, но… следует соблюдать некую последовательность, как при решении математических уравнений.

Он думал было подняться, но матрас удерживал его, словно огромное болото. И тогда Аличе опять взяла инициативу на себя.

— Могу я сесть вон туда? — спросила она.

Он кивнул, хотя в этом не было нужды, и немного подвинулся.

Аличе поднялась, помогая себе руками. На кровати рядом с Маттиа лежал сложенный втрое лист бумаги. Аличе хотела отодвинуть его и, взяв в руки, заметила, что бумага написана по-английски.

— Что это? — спросила она.

— Получил сегодня. Письмо из университета.

Аличе прочитала название города, напечатанное полужирным шрифтом в углу слева, и буквы поплыли у нее перед глазами.

— Что пишут?

— Предлагают оклад.

Аличе почувствовала, как закружилась голова. Ее охватила паника, она сильно побледнела.

— Bay, — выдавила она. — И надолго?

— На четыре года.

Она сглотнула. Она все еще стояла рядом с кроватью. И наконец еле слышно спросила:

— Поедешь?

— Еще не знаю, — ответил Маттиа, почти извиняясь. — А ты что думаешь?

Аличе не ответила. Держа письмо в руках, она уставилась в пространство.

— Так как, по-твоему? — повторил Маттиа, словно она и в самом деле могла не расслышать его вопроса.

— А что — по-моему?

Голос Аличе прозвучал так резко, что Маттиа едва не подскочил от неожиданности. В эту минуту она почему-то подумала о своей матери, лежащей в больнице и напичканной лекарствами. Она тупо взглянула на письмо. Ей захотелось разорвать его, но она положила листок на кровать — туда, куда хотела сесть.

— Это было бы важно для моей карьеры, — сказал Маттиа.

Аличе кивнула с серьезным видом, выставив вперед подбородок, словно во рту у нее был шарик для игры в гольф.

— Хорошо. И чего же ты ждешь? Поспеши. Тем более тут нет ничего, что интересовало бы тебя, мне кажется, — произнесла она сквозь зубы.

Маттиа почувствовал, как вздулись вены на шее. Сейчас он, наверное, расплачется. С того дня в парке ему постоянно хотелось плакать, в горле стоял комок, и никак не удавалось проглотить его. Он никогда не плакал раньше, но после признания Аличе, там, в машине, слезные протоки, которые долго были закупорены, словно открылись, и теперь все, что скопилось в них, стало пробиваться наружу.

— Но если бы я уехал… — заговорил он дрожащим голосом. — Ты меня… — Он замолчал.

— Я? — Аличе посмотрела на него с высоты, как на какое-то пятно на покрывале. — Знаешь, я несколько иначе представляла себе ближайшие четыре года, — сказала она. — Мне двадцать три, и у меня умирает мать. Я… — Она покачала головой. — Но тебе ведь все это безразлично. Так что думай лучше о