Ошеломлённый тем, что обличён.
Так искра производит взрыв, упав
На груду пороха, что про запас
Накоплена в хранилище, ввиду
Угрозы приближения войны;
Мгновенно вздувшись, чёрное зерно
Воспламеняет воздух. Так в своём
Обличье истинном воспрянул Враг.
Два Ангела прекрасных, от Царя
Ужасного невольно отступив,
Бесстрашно вновь приблизились к нему
И молвили: '— Какой мятежный Дух,
Из тех, в Геенну ввергнутых, посмел
Тюрьму покинуть и прийти сюда?
Зачем, подобно недругу в засаде,
Ты спящих стережёшь, преобразясь?'
'— Не узнаете? — Сатана вскричал
Презрительно. — Не знаете меня?
Однако, знали встарь, когда я был
Вам не чета; настолько высоко
Я восседал, что вознестись туда
И не мечтали вы. Меня не знать
Лишь может сам безвестный, из числа
Ничтожнейших; но если узнан я,-
К чему пустым вопросом начинать
Осуществленье вашего заданья,
Которое закончится ничем?'
Презреньем на презренье возразил
Зефон Врагу: '— Не думай, бунтовщик,
Что ты остался прежним, утеряв
Сиянье святости и чистоты,
Венчавшее тебя на Небесах.
Твой блеск померк, едва ты изменил
Добру. Ты ныне страшен, как твой грех,
Как Пекло мрачное, куда тебя
Низвергли. Но ступай; ты дашь отчёт
Тому, кто нас послал, кто этот край
И этих спящих от беды хранит!'
Речь Херувима, строго прозвучав,
Была неотразимою в устах
Сияющего юной красотой
Воителя, и посрамлённый Дьявол
Почувствовал могущество Добра.
Он добродетели прекрасный лик
Узрел и об утраченном навек
Печалился, но более всего
Скорбел о том, что Ангелами он
Неузнан был, настолько тусклым стал
Его бывалый блеск; но Сатана
Бестрепетен казался: '— Если мне
Сражаться надо, — с главным поборюсь,
А не с посланцами; не то на бой
Вас вызову одновременно всех;
Я либо славу вящую снищу
Иль меньшему подвергнусь посрамленью!'
Зефон ответил доблестно: '— Твой страх
Свидетельствует, что из нас любой,
Слабейший, может грешного тебя,
А стало быть — бессильного, — сразить!'
Враг промолчал, от злобы онемев;
Подобно горделивому коню,
Грызущему стальные удила,
Он двинулся вперёд, сочтя побег,
Равно как битву, — тщетными. Испуг,
Внушённый свыше, сердце оковал,
Не знающее страха ни пред кем,
За исключеньем Неба одного.
Они от западной недалеки
Черты, где, полукружные пройдя
Пути, сошлись дозоры и в ряды
Построились, дабы приказу внять
Очередному. Вождь их, Гавриил,
Вскричал: '— Друзья! Мне слышатся шаги
Проворные, спешащие сюда.
Итуриила и Зефона вижу
Светящихся в тени, а с ними — царь
Осанкою; хоть блеск его погас,
Но поступь и свирепость выдают
Владыку Ада. Вряд ли без борьбы
Отступит. Будьте стойки. Дерзкий взор
Пришельца вызывает нас на бой!'
Лишь только он промолвил, два гонца
Приблизились и кратко доложили:
Кто приведённый, где его нашли,
Что делал и в каком обличье был.
Сурово глядя, Гавриил сказал:
'— Зачем предел, назначенный тебе,
Ты преступил и стал помехой нам,
Отвергшим твой пример? Облечены
Мы властью и законом допросить
Тебя: как ты посмел пробраться в Рай,
Наверно, с целью возмутить покой
И сон четы, которую Творец
В обители блаженства поселил?'
Глумясь, ответил Враг: '— На Небесах
Ты, Гавриил, считался мудрецом;
Я был согласен с этим, но теперь
Внушает мне сомненье твой вопрос.
Ну кто же собственным страданьям рад?
