чувство не умрет никогда. Вот почему одна мысль о том, чтобы открыть ему свое сердце, так пугающа.
Она любит его больше, чем она думала, что способна любить. Его сила над ней безгранична. Но он не должен узнать. Не должен.
– Не плачь, – полным боли голосом попросил он. – Проклятье, я не хотел тебя расстроить.
– У нас ничего не получится, Кингсли, – дрожащими губами пробормотала она. – Я только все испорчу. Я не смогу стать для тебя тем, кем ты хочешь меня видеть. Твои чувства скоро пройдут. Когда Майлз сделал… то, что он сделал, во мне что‑то умерло. Умерло навсегда.
– Я не верю в это, – отчетливо произнес Кингсли. – Я люблю тебя, хочу жениться на тебе, завести детей и состариться рядом с тобой. Я не Майлз. Я – это я, и никто больше. Я пробовал показать тебе, какой я на самом деле. Это ведь должно хоть что‑то значить для тебя.
– Я не хочу ссориться, у нас слишком мало времени.
– Я никогда не прятался от проблем и не собираюсь делать это сейчас. Этот разговор чертовски важен для меня. Если надо, я полечу следующим рейсом.
– Не глупи, – прошептала она потерянно. Твой друг ждет…
– Ты не понимаешь, да? – тихо спросил Кингсли. – Ты действительно не понимаешь. Ты понятия не имеешь о том, что значишь для меня.
– Я не хочу понимать. Мне и без того тяжело.
Почему ты не можешь просто принять то, что я сказала, и оставить меня одну? Так будет лучше.
– Нет, черт побери! – Он впился в ее губы поцелуем.
– Нет!
– Я не хочу, – четко произнесла она. – Я не хочу тебя.
Кингсли прямо посмотрел ей в лицо. В его глазах она увидела столько боли, что вздрогнула.
– Ты это не серьезно, – тихо произнес мужчина.
– Нет, серьезно. – Розали подчеркнула слова уверенным кивком. – Я говорю серьезно. Тебе пора идти. Ты опоздаешь на самолет.
Он выругался. Очень грубо. Пассажир, оказавшийся недалеко, посмотрел в их сторону и поспешно отошел.
– Я не могу быть с тобой, Кингсли. – В ее голосе сквозило отчаяние. – Я хочу, чтобы все было так, как до нашего знакомства. Майк или другие мои коллеги могут заняться твоим проектом.
– Я не хочу Майка или других. В контракте твое имя.
– Тогда я отказываюсь. Можешь подать на меня в суд, – с вызовом произнесла Розали.
Он молчал, казалось, целую вечность. Его лицо исказила такая ярость, что Розали чуть не умерла от страха.
– В этом нет нужды, – произнес он наконец. Пусть им займется Майк или кто угодно. Мне все равно. – Кингсли медленно поднялся из‑за стола.
– Прощай.
Уголком глаза Розали заметила плачущего ребенка, который пролил апельсиновый сок, двух подростков, хихикающих над журналом. Господи, почему их расставание происходит в таком ужасном месте? – подумала она в отчаянии.
Кингсли молча взглянул на нее, едва заметно кивнул, повернулся и пошел. Он уходил спокойным широким шагом. Из кафе, из ее жизни. И она позволила ему уйти.
– Что ты сделала?
– Я рассталась с Кингсли, – повторила она ровно. – Все кончено.
Было воскресенье, и Розали сидела в саду Бет в окружении благоухающих розовых кустов, одурманенная их ароматом. Было жарко. Очень жарко. Все указывало на то, что будет гроза. Но духота не помешала Бет приготовить традиционное воскресное пиршество, с которым Розали с трудом удалось справиться. Всю ночь она не сомкнула глаз, пока рыдания окончательно не лишили ее сил.
– Но он обожал тебя! – воскликнула Бет. Только не говори, что его увела другая. Я все равно не поверю!
– Нет, все было совсем не так, – осторожно начала Розали. – Мы просто подумали и решили, что не подходим друг другу.
– Мы? – Бет красноречиво посмотрела на заплаканные глаза племянницы. – Только не говори мне эти глупости вроде «мы решили» и все такое. Неужели он такой двуличный?
– Бет, я клянусь, Кингсли ничего плохого мне не сделал, – поспешила заверить Розали. – У него нет другой женщины, поверь мне. Просто все зашло слишком далеко…
– О, Ли, – застонала Бет, – ты ведь не… – Ее глаза широко
