— Реба Макинтайр? Группа «Гэтлин Бразерз»?

— Над чем вы смеетесь?

— Над вами. Вы, оказывается, тайный поклонник стиля кантри?

— Вовсе нет.

Ким вынула еще одну кассету.

— А вот и Тэмми Уайнет! Знают ли об этом уважаемые компаньоны?

Марк улыбнулся. Он считал, что держатся они очень хорошо, учитывая, что произошло вчера вечером, — хотя, если быть честным, Ким владеет собой лучше. Он почти не спал эту ночь, одолевали мысли о том, в каком положении они оказались. Ким же, когда они встретились утром за завтраком, улыбалась как ни в чем не бывало. Все утро они катались на лыжах и ни словом не обмолвились о своих чувствах. Он затронул было эту тему, поинтересовавшись довольно неловко, как у нее настроение, но Ким, совсем как норовистый жеребенок, тряхнула головой и сказала, что не желает об этом говорить. Тогда он тоже стал делать вид, что ничего не произошло, хотя в глазах Ким появлялось время от времени угрюмое выражение, и это могло означать, что она вовсе не выбросила из головы вчерашний вечер.

Разыгрываемое ими спокойствие заслуживало Оскара. Марк спрашивал себя, как долго может это продолжаться, и очень надеялся, что всегда, потому что продолжать роман с Ким просто недопустимо. Что скажет он Мириам? Она будет считать его предателем, использовавшим их договоренность насчет Ким в своих целях. Мириам небезразлична судьба Ким, поэтому она вряд ли простит его. И будет права.

Порядочность его тоже теперь под сомнением, поскольку предметом обсуждения стал вопрос, племянница ли ему Ким, или он только выдает ее за племянницу, чтобы оправдать присутствие в своем доме. Он-то, правда, считает, что никакого вопроса нет. Никого не касается, кто живет в его доме. Но ему не нравится, что его могут считать нечестным человеком. К тому же один роман у него уже есть — с Сюзанной.

Марк скривил губы. Смешно, что он только сейчас вспомнил о Сюзанне.

Ким неверно истолковала его опасения. Она решила, что его волнуют возможные сплетни. А он не стал этого отрицать. Почему? Почему он не разубедил ее? Все утро он доказывал себе, что ему стало легче, когда Ким согласилась забыть о том, что произошло в ее комнате, и не вспоминал, к каким выводам пришла она. А теперь вот задумался: не попала ли она в точку? Так ли уж ему безразлично, что скажут люди? Не боится ли он и в самом деле, что Ким может повредить его карьере?

Ким вставила кассету и отрегулировала звук. Марк старался сосредоточиться на дороге и не замечать ее волос, от которых будто исходило сияние. Волосы, однако, победили.

К черту! Пусть Ким еще молода и острых углов в ней хватает, но он не встречал женщины, в которой было бы столько жизни и очарования, и ни с кем он не чувствовал себя так хорошо, как с ней. Сейчас он может с уверенностью сказать, что равнодушен к людским сплетням и мнению компаньонов фирмы.

— Вообще-то я и сама не против этой музыки, — сказала Ким, — есть в ней что-то романтическое, во всей этой лирике насчет мужчины, напивающегося вусмерть, потому что женщина не хочет с ним встречаться.

Марк не знал, говорить ли Ким о том, какая она красивая. Никто здесь не мог с ней соперничать. Одежда, бесспорно, сыграла свою роль, но главное — ее улыбка…

Она же как будто не догадывается о своих достоинствах. Недооценивает себя настолько, что это граничит уже с комплексом неполноценности. А его вчерашнее поведение вряд ли поможет ей избавиться от этого комплекса. Нет сказать ей нужно, тогда она почувствует себя уверенней. Но как это сделать? Ведь он рискует снова ступить на опасную территорию.

— Ой, посмотрите! — Ким дотронулась рукой до его плеча, другой показывая куда-то.

Марк приказал себе не замечать, что это прикосновение обожгло его. Он посмотрел в ту сторону, куда показывала Ким. Две лошади скакали по полю, покрытому глубоким снегом. Они были необычайно грациозны, их шкуры блестели на солнце.

Ким спохватилась и поспешила убрать руку с плеча Марка. В глазах ее снова появилась боль. Но она с безразличным видом тряхнула волосами, достала из сумки книгу, и следующие четверть часа тишину в машине нарушало только доносившееся из кассетника заунывное треньканье.

Марк все больше погружался в свои мысли. Ким сидела с неприступным видом.

— Марк, нельзя нам остановиться? — Ким поерзала на месте, удерживаемая предохранительным ремнем.

Марк притормозил и съехал с дороги.

— Хорошая мысль. Мне тоже не мешает размяться.

— Я о другом. Вы не возражаете, если мы отъедем назад и осмотрим вон тот домик?

Ким уже натягивала куртку. Марк с сомнением посмотрел на дорогу, но подчинился. Для него было большим облегчением видеть, что Ким снова оживилась.

— Это ведь настоящая бревенчатая хижина, без подделок, правда?

Ким двинулась вперед через небольшой расчищенный участок, было слышно, как скрипит у нее под башмаками снег.

— Полагаю, что да.

Марк много видел таких хижин. Эта оказалась маленькой и полутемной, в ней было три отсека и два окна. Дверь отсутствовала.

— Интересно, жил здесь кто-нибудь? — поинтересовалась Ким, заходя внутрь.

Она провела ладонью по истлевшей пакле, которой были законопачены щели между грубо обтесанными бревнами.

— Вполне вероятно.

Глаза у Ким заблестели.

— Трудно даже представить. Эти горы, конечно, красивы, но есть в них что-то жутковатое. Что, интересно, двигало теми людьми, которые уходили отсюда в неизвестность?

Марк сел на оббитый деревянный порожек, согнув ноги в коленях.

— Может быть, они шли за своей мечтой?

Дверной проем был довольно узкий, и, когда Ким опустилась рядом, их плечи невольно соприкоснулись.

— Какая же у них была мечта? Золото? Серебро?

— Не исключено. Но я думаю, что ферма.

Марк машинально протянул руку к плечу Ким, но вовремя спохватился.

— Раз уж мы заговорили о мечтах, — осторожно начал он, — может, вы расскажете мне поподробнее об этой профессии няни, которая стала целью вашей жизни. Ужасно хочется знать, откуда взялась эта идея.

Ким помолчала. Марк понимал ее — он тоже не любил, когда ему лезли в душу.

— Я это давно решила. В пятнадцать лет.

Марк удивился, что Ким согласилась ответить на его вопрос. И обрадовался.

— И как же это произошло?

— Ммм… Мы с моими школьными приятелями ездили иногда на метро на Манхаттан, обычно по субботам, но порой и школу прогуливали. Общество было не лучшее, но ведь и времена у меня тогда были не лучшие.

— Расскажите мне о той вашей жизни. Где вы жили, кто вас окружал… Я ведь так у вас и не спросил…

Ким опустила глаза.

— Жила я в Бруклине, с отцом, и никуда оттуда не выезжала. Район, боюсь, не из тех, что описывают в светских хрониках. Но и не самый плохой, — поспешно добавила она. — Дом принадлежал моей бабушке, а после ее смерти отошел папе. Когда я была маленькой, бабушка жила на втором этаже, а мы с папой на первом.

— А где же была ваша мама?

Ким старательно изучала взглядом окрестности. Потом пожала плечами.

— Что вы хотите сказать? Вы этого не знаете?

— Они с папой развелись, когда мне было три года. С тех пор я ее не видела.