выступлений, пока мы не раскрутим группу настолько, чтобы она приносила приличное количество денег. Конечно, в этих доводах есть определенная доля фантазии, которая подпитывается нашей растущей популярностью среди местной публики. На самом деле наши шансы на заключение контракта со звукозаписывающей фирмой столь же велики, как шанс выиграть в лотерею. Тем не менее нам удается поддерживать свою фантазию до тех пор, пока фантазия поддерживает нас.
В сентябре этого года я начинаю работать в начальной школе св. Павла. В первый рабочий день на мне тот же пиджак, что и в день собеседования. Сестра Рут представляет меня остальным сотрудникам. Это стайка женщин среднего возраста, окутанных паром из чайных чашек и сигаретным дымом. Некоторые из них бросают на меня скептические взгляды из-под своих очков. Все как одна одеты в теплые, уютные свитера домашней вязки, туфли без каблуков и твидовые юбки. Их простоватый домашний вид создает острый контраст с безупречной строгостью белого льняного платка на голове монахини и ее черной сутаны. Она стоит, твердая и несгибаемая, словно восклицательный знак на странице вялой прозы, посланница странной и далекой культуры, которую здесь согласны терпеть, но не более того. Под покровом внешней доброжелательности здесь, очевидно, присутствует скрытое недовольство. Чувствуется напряжение в отношениях между директрисой и ее подчиненными, и я знаю по собственному опыту, что, если хочешь выжить в такой ситуации, придется быть осторожным и обаятельным одновременно.
Я не очень понимаю, зачем меня поместили в этот странный коллектив. Директриса показывает меня своим учительницам как некий любопытный охотничий трофей. Внимание, с которым они ко мне относятся, хотя и не лишено доброжелательности, гораздо больше продиктовано любопытством и недоверием. Я чувствую себя как заспиртованный экспонат в зоологическом музее. Может быть, меня приняли сюда, чтобы я разбавил однообразие этой группы, может быть, я должен сыграть роль джокера в карточной колоде, возможно, я должен изобразить оригинала, чудака, местную достопримечательность? Или мне уготована роль ставленника директрисы? Вполне вероятно, что во мне погиб профессиональный шпион. Я говорю это потому, что, как я уже не раз писал, в своей жизни мне часто приходилось скрывать свою истинную сущность. Внешне я полностью растворялся в окружающей среде, но в то же время твердо знал, что это — не настоящее мое лицо. В глубине души я всегда понимал, что не принадлежу к этой среде. Вот и теперь мне пришлось маскироваться под учителя точно так же, как когда-то я притворялся алтарным мальчиком, государственным служащим или студентом. Я всегда сохранял свою обманную оболочку так долго, как только мог, а потом она распадалась сама собой. Через много лет меня спросят, догадывался ли я, что добьюсь такого успеха в качестве музыканта и исполнителя песен? Нет, ничего такого я не предвидел. Просто все остальные виды деятельности, которые я перепробовал, не удавались. В большинстве случаев я попросту толок в ступе воду, но что касается учительства, то поскольку здесь требуется определенная степень исполнительского артистизма, я не считал эту работу полной потерей времени, как для себя, так и для детей. В моем классе тридцать восьмилетних мальчиков и девочек из семей, принадлежавших когда-то шахтерской общине, брошенной на произвол судьбы после массового закрытия шахт в пятидесятых и шестидесятых годах. Теперь родители этих детей ищут работу в легкой промышленности и в офисах. Тесная спаянность общины, занимавшейся почти исключительно добычей угля, осталась в прошлом. А вместе с ней исчезли горняцкие хижины, ванны для лужения и огромные кучи шлака, которые не переставая горели день и ночь. В прошлое ушли ужасные вспышки респираторных заболеваний, больше нет черной угольной пыли в легких, аварий на шахтах, обрушения тоннелей или взрывов газа, способных в одно мгновение поразить болью целые деревни, когда мужчин и мальчиков, которые спустились в шахту утром, вечером достают уже мертвыми, после того как пожар наконец потушен. И хорошо еще, если тела удается найти. Города, подобные моему родному городу, насчитывают долгую историю такого сурового героизма, вызванного жестокими условиями. Я легко могу представить лица сидящих передо мной детей покрытыми черной угольной пылью, а их самих — проводящими десятичасовые рабочие смены в пугающей темноте шахты. Оставив в стороне опасения, что мне не хватит авторитета, знаний, энтузиазма, которыми должен обладать учитель, чтобы вселять в учеников интерес к учению, я с удовольствием читаю детям увлекательные приключенческие и фантастические истории: «Железного человека» Теда Хьюза, «Элидора» Алана Гарнера, «Хоббита» Дж. Р. Р. Толкиена. Я играю им на гитаре, и мы вместе разучиваем народные песни и рождественские гимны. Я уговариваю учеников петь песни их любимых популярных исполнителей: Гэри Глиттера, Сьюзи Кватро, Mud — и вижу, как застенчивые детские души меняются и раскрываются во время представления. Я одалживаю в биг-бэнде несколько духовых инструментов, и мы с детьми славно проводим время, пытаясь сообразить, как извлечь из них звук. Мы устраиваем целый фестиваль писков, скрипов и трубных звуков, сотрясающих помещение. В классе царит шумный беспорядок, и хотя я не имею ни малейшего понятия о том, действительно ли дети чему-то учатся у меня, им, судя по всему, нравится в моей компании, а мне хорошо с ними. Мы рисуем карандашами и красками, и я стараюсь получать от общения с детьми как можно больше удовольствия. Директриса нередко присутствует на моих уроках и, кажется, вполне снисходительно относится к моему методу, но у меня создается впечатление, что другие учителя не вполне одобряют громкий шум, несущийся из 4-го «В» класса на верхнем этаже.
Между тем вечерние выступления группы Last Exit проходят при полном аншлаге. Каждую среду вечером официант просто сбивается с ног. Из конца в конец комнаты непрерывным потоком движутся пивные кружки, пустые и наполненные. Повсюду слышится смех и раздаются аплодисменты, а где-то за пеленой сигаретного дыма я вижу «чеширскую» улыбку директора клуба, улыбку человека, который очарован изумительными результатами собственного труда. Мы с Джерри постоянно пишем новые песни и по-новому аранжируем некоторые из старых, чтобы зрителям не приходилось смотреть одну и ту же программу каждую неделю. Обстоятельства вынуждают нас все время сочинять новый материал, потому что на наших выступлениях присутствует практически одна и та же аудитория, но ни Джерри, ни я не жалуемся. Мы оба считаем музыку своим истинным призванием. Кроме того, я начинаю ощущать острое удовольствие от пения. Когда я пою, я обладаю абсолютной свободой. Я могу взлетать, а потом падать с огромной высоты, как будто у меня выросли крылья. Разумеется, мои товарищи не вполне уверены в моих певческих способностях, особенно Ронни, который предпочел бы все исполнять сам, но я побеждаю, потому что к этому моменту основная часть нашего репертуара написана мной. И с каждой неделей я пою все лучше.
Каждую среду после школы я еду домой, гружу в машину электрическое фортепьяно и усилитель Джерри, затем снова проезжаю по шоссе A1, направляясь в «Госфорт». Там я поднимаю все оборудование на второй этаж, устанавливаю его и возвращаюсь домой, чтобы забрать свою бас-гитару, усилитель и микрофон, после чего совершаю еще одно путешествие в северном направлении. Это каторжная работа, по поводу которой только мечтатель или безумец решил бы, что она стоит усилий, особенно если учесть, что после двух часов выступления вся процедура повторяется. Домой мы возвращаемся обычно около полуночи, складываем свое оборудование в коридоре, я разжигаю огонь в нашей старой духовке, Джерри открывает пару банок легкого пива, и мы приступаем к обсуждению сегодняшнего выступления. Мы говорим о том, какие песни оказались удачными, а какие — нет, кто играл хорошо, а кто — не очень. Мы строим планы и фантазируем, глядя на тлеющие угли в старом камине, пока наконец не засыпаем, обессиленные. Наша квартира завалена старыми номерами
