Попадающиеся тут и там стеклянные кратеры увековечивали память тех, кто чересчур полагался на защитные зонтики. На угол Синего проспекта, пробив дорогу сквозь адвокатскую контору Сингха, Сингха, Сингха и Макайвора, выбралась боевая машина. Когда взвод перешел в состояние невидимости, Шеннон Исангами обнаружила, что она осталась вдвоем с рядовым Муртагом Мелиндзакисом. Невидимая Шеннон Исангами залегла на веранде чайной «Новый Парадиз» и смотрела, как орудийные башни поворачиваются влево–вправо, влево–вправо, ища, кого бы уничтожить. Дьявольские машины. Ей показалось, что она даже видит членов экипажа на боевых постах. Ужас перед металлической тварью совершенно парализовал ее, она была не более способна атаковать машину, чем собственный детский кошмар. Чего нельзя было сказать о рядовом Муртаге Мелиндзакисе. Вероятно, его сон в детстве ничто не тревожило, поскольку он сбросил невидимость и даже успел навести полеизлучатель, когда дуло орудия, которое по несчастливой случайности как раз смотрело строго на него, прямой наводкой выплюнуло сгусток субквантовой ярости. Свет сверхновой выбелил каждый сантиметр стенных росписей на перекрестке Синего проспекта и улицы Хризантем. Неоновые вывески пустых гостиниц содрогнулись в люминесцентном спазме, а оставшиеся в живых солдаты Зеленого взвода проявились в виде смутных полупрозрачных призраков, когда цепи в их системах невидимости оказались временно перегружены. Шеннон Исангами провизжала приказ рассеяться и бросилась бежать по Голубой улице.

— Ништяк выстрел, Медвежонок! В натуре ништяк!

Стрелок Джонстон М'боте одновременно ухмыльнулся и сплюнул — уникальная, свойственная только ему способность — один из тех фокусов, которые никто не может повторить из брезгливости.

— Да ерунда. Просто прицелился в нужный момент в нужное место. Эй! — Его блуждающий взгляд засек движение на крохотном монохромном мониторе. — Эй, а вон чучело драпает!

— Ох, да пусть ее…

— Но это же враг! Я хочу застрелить ее.

— Полегче с бластером, Медвежонок, того и гляди, отстрелишь нам ноги.

— Да черта лысого я отстрелю, — сказал Джонстон М'боте в раздражении.

Он выместил недовольство на фасаде чайной «Новый Парадиз», всаживая в него снаряд за снарядом из 88–миллиметровой пушки, пока Папа–Медведь (на самом деле субкоммандер Габриэль О'Бирн) не отчитал его за бессмысленный расход боеприпасов. После этого он принялся яростно чесаться, запуская руки глубоко под вонючую униформу, а боевая машина Т21 «Восточное Просветление» зашагала в направлении схватки у ворот Стальграда; по пути ее двухчасовая нога — совершенно случайно и безо всякого злого умысла — расплющила в лепешку половину дома и жену господина Сталина.

— Эй, там внизу какой?то чувак! — Джонстон М'боте хорошо видел его сквозь амбразуры подбрюшной башни — забавно укороченный ракурсом господин Сталин в бессильной ярости грозил кулаками боевой машине, только что растоптавшей женщину, с которой он прожил двадцать лет.

— Чего?

— Чувак там внизу, Папа–Медведь.

— Похоже, ты только что разнес его дом, Папа–Медведь, — прокаркал из поднебесных чертогов верхней башни Мама–Медведица. Джонстон М'боте знал Маму–Медведицу только как вечно раздраженный голос в шлемофоне. Он ни разу его не видел, но подозревал о существовании какого?то соперничества между первым бомбардиром и командиром машины. Да вот если подумать, он ведь и командира никогда не видел.

— Чего–чего? — переспросил Папа–Медведь.

— Чувак, вон он, внизу, на огороде, — сказал Джонстон М'боте, находящийся в самом выгодном положении, чтобы увидеть во всех подробностях, что сейчас произойдет. — Знаешь, я думаю, мы могли бы быть… маленько поосторожнее, что ли, как ты сам мне всегда говоришь… Ох. Ну ладно.

— Что, Медвежонок?

— Ничего, Папа–Медведь.

Т27 «Восточное Просветление», Папа–Медведь, Мама–Медведица и Медвежонок шагнули на улицу Зеленую, унося с собой незадачливого господина Сталина в виде пятна на двухчасовой ноге.

— Святая Катерина! Ты понимаешь, что ты наделал? — взвизгнул Мама–Медведица и принялся так долго и нудно объяснять командиру, что он наделал, что Джонстон М'боте отключился и погрузился в пальцевый танец под «Серенаду улицы Томбола» Хэмилтона Боханнона и его Ритмических Тузов. Война снова пошла вкайф.

Кайф лупил из пушки по баррикадам из набитых песком мешков, кайф нагонял удирающих партизан и испарял их одним зззапом тахионного бластера, кайф перекрывал страх, пока он слушал в прямом эфире, как умирает экипаж Т32, «Персик Авессалома», не сумевший разобраться с целями.

— Я тебе говорю, там никого нет!

— Должен быть!

— Компьютер говорит…

— В жопу компьютер!

— Сам пошел в жопу!

— Вот, смотри! Я был прав, там былгрзггмммстфугхзззсссс… — И Т32 «Персик Авессалома» принял на борт полный заряд полеизлучателя от пацана из Армии Родной Земли, которого Папа–Медведь, Мама– Медведица и Медвежонок тут же превратили в кровавое облако, нашпигованное металлическими осколками.

Смерть «Персика Авессалома» вызвала незнакомое ощущение в голове Джонстона М'боте. Это была оригинальная мысль, внезапное озарение — явный признак того, что его предопределенное существование близится к неизбежному концу. Эта оригинальная мысль так его изумила, что прошла почти минута, прежде чем он вызвал Папу–Медведя.

— Ох, Большой Медведь, — загундел он. — Сдается мне, мы имеем дело с невидимым противником.

Папа–Медведь, являя хрестоматийный пример командира, вышедшего за рамки собственной компетентности, забулькал и нечленораздельно заборомотал в шлемофоне.

— Ладно, кто?нибудь взял тепловизор?

Мама–Медведица оставил свой в палатке, вместе с тюбиком репеллента от комаров. Последовала яростная перепалка. Джонстон М'боте натянул тепловизор и стал похож на филина, страдающего запором. Погружение в монохромную дымку тотчас же принесло свои плоды.

— Эй! Папа–Медведь! Папа–Медведь! Вижу чучело! Настоящее живое чучело!

— Где?

— Противник слева по борту… — ему нравились военные выражения.

Чучело звали Шеннон Исангами.

— Давай, давай, уделаем ее, вот она, вот она… Высунувшись из нижнего люка в насыщенный дымом воздух и болтаясь на высоте двадцати метров, стрелок Джонстон М'боте руководил маневрами боевой машины, выкрикивая распоряжения в микрофон. Верная и послушная ему боевая машина протопала через покинутое западное крыло гасиенды Манделла, вскрыв, как стручок, секретнейшую комнату, навеки запертую проклятием Дедушки Харана.

Струйки пыли потекли на головы представителей династии Манделла, укрывшихся в самом глубоком подвале. Скалы содрогались и стонали. Наполовину обезумевший от скачки на Коньке Чарли, Раэл Манделла–младший перенесся в своем воображении в дни Великой Забастовки, а Квай Чен Пак пыталась успокоить его травяным чаем. Ева, спокойно работавшая на станке, подхватила кончик огненно–красной нити и объявила:

— Все это окажется на гобелене.

Боевая машина Т27 «Восточное Просветление» застыла в полной готовности посреди двора, выпуская струи пара из клапанов давления. Дым курился вокруг ее орудий, придавая ей иномирный, зловеще разумный вид.

— Что?нибудь видишь, М'боте?

Стрелок М'боте свисал из нижнего люка, пытаясь что?нибудь разглядеть сквозь густые облака дыма и пара, приносимые ветром с окраин Стальграда, где парламентарии бились об Армию Родной Земли, как волны о волнолом. Мерцающее неясное пятно двигалось сквозь монохромную тьму.