себя самой. У вас прямо-таки страсть к саморазрушению.

— Да. Мне часто хочется все сломать, разрушить, а потом себя убить. Верите?

Широко распахнутые голубые глаза и манерные протяжные интонации, которые, хоть и излишне наигранны и театральны, отчаянно сексуальны и сводят его с ума.

— Очень даже верю!

— Особенно такие мысли приходят при растущей Луне! Понимаете, Вадим, полная Луна необычайно сильно влияет на людей! Между прочим, скоро полнолуние!

— То-то я смотрю, в моей жизни происходят невероятные события, — попробовал пошутить Дымов.

Тамира строго взглянула на него:

— Не смейтесь! Это не смешно. Знаете, Дымов, когда я смотрю на Луну, то ясно вижу рытвины, котлованы и еще вижу, будто в самом центре Луны, посреди лунного кратера сидят лунные бабы и продают яблоки.

— Кому?

— Кому-нибудь.

— Довольно странная ассоциация.

Тамира повела головой, и ее роскошные волосы, как у рыжеволосой красавицы Боттичелли, рассыпались по плечам.

— А я сама довольно странная, не находите? — лукаво улыбнулась она.

И столько в этой улыбке было кокетства и прелести, что Дымов просто растаял.

— Да и день сегодня странный! Все-таки первое января, первый день года! Год кончился… Как вы его провели, Вадим?

Что ей рассказать? Про свои бесконечные перемещения по миру? Вечером концерт, цветы, овации, номер в дорогом отеле. Утром чемоданы, такси, аэропорт, самолет, в котором со всех сторон люди. Другая страна — его встречают, хорошая машина, дорогой отель, снова цветы, овации, потом опять чемоданы, поезд… Или многочасовой перелет, иные часовые пояса, времени не понимаешь, дико хочешь спать, обалдевший, сонный, или задержка рейса черт знает на сколько, аэропорт, люди…

Вот так он колесит по миру, а потом ненадолго возвращается домой. Хотя ощущения дома по большому счету и нет. Просто квартира в престижном месте, богато обставленная, но этого мало, чтобы считать ее домом. Черт его знает, может, дом, как таковой, создает именно женщина? Вот Тамира, наверное, справилась бы. И Дымов представил ее смех в комнатах, а на спинке кресла — ее невозможное малиновое платье. И картины с кошками на стенах… В таком доме они могли бы быть счастливы… О чем ты думаешь, старик? Что за романтические бредни приходят в твою голову? Вадим вспомнил поговорку, казавшуюся ему сильно похожей на правду: «Если мужчина не романтик в двадцать лет, значит, у него плохо с сердцем. Если он романтик в сорок лет, значит, у него плохо с головой». В двадцать лет у него явно было плохо с сердцем, а сейчас, видимо, плохо с головой.

— Было много гастролей, — наконец ответил Дымов. — Города, страны… Очередная версия пространства сменяла прежнюю так быстро, что я, знаете ли, и не успевал замечать. Ни одного свободного дня…

— Вам это нравится?

Он пожал плечами:

— Это моя жизнь… А вы? Ваш год?

— Много гуляла по городу. Пила коньяк. Летом садилась на катер и ездила по каналам. Все чего-то ждала… И вот, пожалуйста, — Новый год!

— Знаете, в детстве я всегда волновался в этот день, словно мне предстояло нечто очень важное. И сейчас, признаться, волнуюсь.

— Из-за концерта?

— Нет, — честно ответил Дымов и сам удивился ответу, — из-за вас.

Кабанов уныло плелся за женой. Рита шла гордо, не оборачиваясь, а вот Кабанов, как жена Лота, не выдержал и уже во дворе обернулся, посмотрел на Тамирины окна. В соляной столб Петр при этом не превратился, однако мысль о любовнице, которая осталась с этим шустрым музыкантишкой на ночь глядя, ядом разлилась внутри. Супруги поехали домой в разных машинах. Каждый в своей.

Дома они уселись на диван в роскошно обставленной гостиной. Диван был большим, угловым, и супруги почему-то расположились по разным углам, максимально отдалившись друг от друга.

Кабанов виновато сопел, избегая смотреть на Риту. А та сидела, как изваяние, нахмуренная и грозная, всем видом подчеркивая, что до такого ничтожества, как Кабанов, она и снисходить не желает.

Кабанов, тем не менее, не считал возможным встать и отправиться в спальню. Он понимал, что наказание презрением и молчанием входит в обязательную программу и придется вынести ее до конца. Именно так, в гнетущей тишине, они встретили Новый год. Кабанов лишь краем глаза отметил, что стрелки на настенных часах отметили полночь.

— Ну и кто ты после этого, Кабанов? — наконец нарушила тишину Рита и тут же сама нашла ответ на вопрос: — Урод недоделанный! И вообще неблагодарный!

Кабанов молчал. На душе у него отчаянно скребли кошки. Но странное дело: не из-за того, что ему предстоит долгое и мучительное объяснение с женой, а из-за того, что он оставил Тамиру в обществе пронырливого пианиста, который, как понял Кабанов, совсем не прочь приударить за девушкой. А что, если Тамира с этим самым пианистом о чем-нибудь договорятся?

— Ты кем был до меня?

К реальности Кабанова вернул гневный голос законной супруги. И Кабанов миролюбиво ответил:

— Ну кем был, человеком и был. Чего ты, Рита, вопросы странные задаешь?

— Человеком? — взвизгнула Рита. — Это называется человеком?

— А кем, по-твоему? — удивился Кабанов.

— Приматом! — отчеканила Рита.

— Чего? — не понял Кабанов, продолжая думать о мерзком пианисте, запавшем на прелести Тамиры.

— Обезьяной недоделанной, вот чего!

Подобное заявление отрезвило Кабанова.

— Можно подумать, ты, что ли, меня доделала?

— А можно подумать, нет? Это я тебя сделала! Я вложила в тебя деньги и душу!

— Ну, положим, про душу спорить не буду, а деньги при чем?

— При том! Без моих денег был бы ты сейчас, Петя, простым тупорылым охранником! Каких у меня десятки! И некоторые, заметь, еще и получше тебя будут!

— Например, Крюков? — усмехнулся Кабанов.

Вместо ответа Рита встала, прошла к бару и достала бутылку коньяка. Вернувшись в свой угол дивана, она лихо опрокинула полную рюмку, затем другую. Пить Рита любила и умела.

— С Новым годом, Кабанов! — с сарказмом произнесла она. — С Новым годом! С новым, мать твою, счастьем! Что ты, кстати, в Ирке нашел?

Кабанов ответил хитро, вопросом на вопрос:

— А ты в Крюкове?

— Да отвали ты с Крюковым! — возмутилась Рита. — Неправда все это! Клевета! Иркины наговоры!

Кабанов покачал головой, мол, не верю. Он и в самом деле как-то сразу принял на веру факт наличия некоего Крюкова в Ритиной жизни. Не то чтобы его это особенно уязвило, но все же было неприятно и обидно. Однако тему развивать Петр не стал.

Опрокинув еще одну рюмку, Рита поделилась с мужем размышлениями:

— Ну ладно, Ирка тебе мозги запудрила, но ты-то ей на кой ляд сдался? Вот чего понять не могу!

Кабанов обиженно воззрился на супругу. Почему, собственно, она полагает, что как мужчина он не представляет никакого интереса?