барабанов была замечена татуировка в виде якоря и надпись «Не забуду мать родную и отца- духарика!».
Сказать по правде, в витрине главного музыкального магазина Москвы на углу Неглинной и Кузнецкого моста (на Уголке) ещё с конца 60-х годов лет восемь подряд красовалась непонятно как туда попавшая английская ударная установка фирмы «Премьер». Время от времени начинающие барабанщики приезжали на Неглинку полюбоваться на это сверкающее чудо, но и только. Стоило оно совсем запредельных денег — 1150 рублей и было по карману разве что какой богатой организации. А ведь известно: чем богаче организация, тем меньше она испытывает жгучую потребность в приобретении английской установки «Премьер», — вот и пылились барабанчики года до семьдесят шестого, когда магазин наконец ограбили. Вместе с тридцатирублёвыми гитарами пропал и «Премьер».
А более или менее современные и доступные ударные появились в виде импорта из соцстран. Гэдээровские установки «Трона» (по прозвищу «дрова») и чешские барабаны «Амати», которые за сносное качество тут же стали предметом спекуляции на знаменитом Уголке. Правда, у «Амати» были очень слабые тарелки, и заинтересованные люди старались от них отделаться и подкупить какие-нибудь хорошие.
В любом случае среди первых советских рокеров находились такие самородки, в чьих руках вдруг начинали звучать и «Энгельс», и «дрова».
Говорили так: «Не имей «Амати», а умей играти!».
С гитарами дело обстояло более благополучно. В магазине с обратной стороны ГУМа долго продавались вполне вменяемые инструменты немецкой фирмы «Музима»: ритм-гитары «Элгита» (180 рэ) и соло-гитары «Этерна» (230 рэ), позже появились чешская «Торнадо» и болгарская «Орфей».
Но желание играть групповую музыку всё равно намного обгоняло материальные возможности, поэтому самопальные гитары в семидесятых не делал только ленивый. Многие достигли в этом неимоверно сложном специфическом деле большого мастерства, и неказистые, плохо покрашенные «обрубки» порой звучали нисколько не хуже хваленых «Фрамусов» и «Фейдеров».
Со струнами, правда, была полная засада. Сначала в магазинах вообще нельзя было найти струн для электрогитар. Попадались наборы для классических семиструнок, тогда самая толстая струна выбрасывалась, а остальные устанавливались в том порядке, который предусматривался шестиструнным «электрическим» строем. Делать пальцами левой руки вибрато или подтягивать ноты, как это умудрялись выполнять Джимми Хендрикс и Джонни Винтер, на таких струнах было невозможно. Люди безуспешно рвали себе руки в кровь. Настали чёрные времена для авиамоделистов.
Тончайшая стальная проволока — корд, на которой они раскручивали свои трескучие модельки, напрочь пропала с прилавков магазина «Пионер». Корд стал первой струной вновь обновлённого гитарного строя. И хотя толстым шестым струнам опять не повезло — их снова выбросили, — хендриксовское и винтеровское «мяу» наконец полновесно зазвучало из-под заживших пальцев счастливых гитаристов.
Вдруг начали появляться фотографии западных музыкантов, судя по которым, за кордоном придумали какие-то совершенно замечательные провода к гитарам. Они были витые, как телефонные, удобно растягивались ровно настолько, насколько нужно, и не путались под ногами. Первой реакцией наших гитаристов было тут же оторвать провода у домашних телефонов и перепаять под гитары. Кое-кто попробовал, и сразу выяснилось, что: а) шнур получается короткий и б) дико фонит, так как не экранирован. Внешнее сходство не искупалось внутренним содержанием.
Тогда гитарным Кулибиным пришло на ум делать витые провода из обычных. Провод туго наматывался виток к витку на металлический стержень подходящего диаметра. Концы закреплялись, и конструкция помещалась в духовку на 1 — 10 часов.
Иногда выходило довольно похоже, только соседи с удивлением принюхивались — кто это печёт пироги из пластмассы и резины.
Клавишные инструменты, конечно, сами не делали. Долго-долго в группах обретались единственные советские электроорганы «Юность» и «Юность-М». «М» в данном случае означало — модернизированный: чего-то там производители напридумали и добавили, чтобы стало ещё гаже. Обозначился такой мерзкий съезжающий звук, на основе которого обтяпана вся закадровая музыка к фильму «Человек-амфибия». Помните? «Ихтиандр, сын мой, ты где?» — аа — аа — аа (это как раз тот звук) — «Я здесь, отец!» — и поплыл по пологой амплитуде.
Кстати, в быту все клавишные назывались органолами или, что совсем уж непонятно, — иониками. Как бы то ни было, а композиции групп «Doors» и «Animals» у хороших музыкантов на органолах «Юность» звучали неплохо.
Не имей «Амати»…
Спрос рождает предложение, и, хотя уже появилась — нет, не в свободной, конечно, продаже, а на Уголке с рук — вполне ликвидная импортная аппаратура «Регент», «Вермона», «Биг», по всей стране умельцы начали клепать недорогой, но вполне прилично звучащий самопал. Называлась такая аппаратура заказной и обеспечивала звуком небогатые начинающие коллективы.
Власти сразу разглядели в этих делах непорядок и стали вяло сажать кустарей в тюрьму. То есть если ты спаял себе усилитель и играешь на нём, то это ещё ничего, а вот уж когда отмучился и решил продать товарищу — частное предпринимательство со всеми вытекающими. Так пострадал в своё время известный и популярный ныне бард Александр Новиков. Много он что-то отсидел, чуть не десять лет, но до последнего времени в некоторых ресторанах Дальнего Востока ещё встречались его усилители. Музыканты говорили с гордостью: «Вот, ещё сам Новиков делал!».
Фирменные аппараты типа «Регент» попадали на музрынок через немецкий магазин «Лейпциг», что на Ленинском проспекте. Не было на Москве рабочего места слаще, чем место продавца (не говоря уже о заведующем) музыкального отдела «Лейпцига». За десять — пятнадцать лет тысячи комплектов аппаратуры отправила в Союз трудолюбивая Германия, и ни разу не лежал товар открыто на прилавках. В день продажи с утра выстраивалась небольшая очередь из своих, постоянных, заранее предупреждённых клиентов, и партия разбиралась влёт. Каждый брал по пять-десять комплектов, которые через несколько дней всплывали на Уголке почему-то значительно подорожавшие.
Продавцы «Лейпцига» жили очень хорошо, но довольно часто менялись. По разным причинам.
Рано или поздно в жизни каждой группы наступал такой этап, когда после бренчания дома на простых гитарах под портвейн она упаковывалась инструментами и обзаводилась более или менее постоянным составом. Пора было подыскивать репетиционную базу. Тут на передний план выходили начальники ЖЭКов, инженеры-эксплуатационники и другие, до этого мало востребованные персонажи. Обычная схема была такова: «Здрасте, мы будем у вас в агитпункте репетировать. Тихо-тихо (на самом деле ни фига!). А за это на все праздники бесплатно играть для проживающих граждан. А это вот бутылка за беспокойство».
За счёт прознавшей молодёжи посещаемость жэковских мероприятий неизмеримо возрастала, и так продолжалось, пока оглохшие соседи не устраивали вооружённое восстание.
Редко кому из самодеятельных Битлов удавалось устроиться в настоящий клуб, где можно было греметь по полной программе. Клубы обычно волосатых чурались, а привечали, наоборот, каких-нибудь чтецов и народников, которые по большому счёту в таких условиях и не нуждались. Исключение представлял широко известный в узких кругах клуб «Энергетик», находящийся на другой стороне реки, напротив гостиницы «Россия». Там в своё время занимались несколько впоследствии ставших очень популярными групп. Был составлен определённый график, каждому коллективу выделено два раза в неделю по два-три часа. Но этого времени катастрофически не хватало. Аппаратура была дохлая, где-то час уходил на подключение и настройку, потом что-то обязательно ломалось, а в конце около часа надо было потратить, чтобы всё собрать и очистить помещение. Можно, по идее, было засидеться до поздней ночи, но являлась «баушка» со шваброй на предмет выгона. Баушки попадались разные, но непременно жутко коррумпированные. Кто за шоколадку, кто за стакан портвейна, а кто и просто за рубль — они откладывали момент выгона минут на сорок, и это было счастье.
Зато после репетиции, идя по набережной к метро, можно было остановиться, покурить, спокойно обсудить репертуар и строить грандиозные планы на будущее часов до двух ночи. И никакая баушка со шваброй уже ничего не могла предпринять.
