- Не мешай! - негромко раздались два возгласа в разных местах.

Закопченные лица хмурились недоверчиво, угрюмо; десятки глаз смотрели в лицо Павла серьезно, вдумчиво.

- Социалист, а - не дурак! - заметил кто-то.

- Ух! Смело говорит! - толкнув мать в плечо, сказал высокий кривой рабочий.

- Пора, товарищи, понять, что никто, кроме нас самих, не поможет нам! Один за всех, все за одного - вот наш закон, если мы хотим одолеть врага!

- Дело говорит, ребята! - крикнул Махотин.

И, широко взмахнув рукой, он потряс в воздухе кулаком.

- Надо вызвать директора! - продолжал Павел. По толпе точно вихрем ударило. Она закачалась, и десятки голосов сразу крикнули:

- Директора сюда!

- Депутатов послать за ним!

Мать протолкалась вперед и смотрела на сына снизу вверх, полна гордости: Павел стоял среди старых, уважаемых рабочих, все его слушали и соглашались с ним. Ей нравилось, что он не злится, не ругается, как другие.

Точно град на железо, сыпались отрывистые восклицания, ругательства, злые слова. Павел смотрел на людей сверху и искал среди них чего-то широко открытыми глазами.

- Депутатов!

- Сизова!

- Власова!

- Рыбина! У пего зубы страшные!

Вдруг в толпе раздались негромкие восклицания:

- Сам идет!..

- Директор!..

Толпа расступилась, давая дорогу высокому человеку с острой бородкой и длинным лицом.

- Позвольте! - говорил он, отстраняя рабочих с своей дороги коротким жестом руки, но не дотрагиваясь до них. Глаза у него были прищурены, и взглядом опытного владыки людей он испытующе щупал лица рабочих. Перед ним снимали шапки, кланялись ему, - он шел, не отвечая на поклоны, и сеял в толпе тишину, смущение, конфузливые улыбки и негромкие восклицания, в которых уже слышалось раскаяние детей, сознающих, что они нашалили.

Вот он прошел мимо матери, скользнув по ее лицу строгими глазами, остановился перед грудой железа. Кто-то сверху протянул ему руку - он не взял ее, свободно, сильным движением тела влез наверх, встал впереди Павла и Сизова и спросил:

Это - что за сборище? Почему бросили работу? Несколько секунд было тихо. Головы людей покачивались, точно колосья. Сизов, махнув в воздухе картузом, повел плечами и опустил голову.

- Cпрашиваю! - крикнул директор. Павел встал рядом с ним и громко сказал, указывая на Сизова и Рыбина:

- Мы трое уполномочены товарищами потребовать, чтобы вы отменили свое распоряжение о вычете копейки…

- Почему? - спросил директор, не взглянув на Павла.

- Мы не считаем справедливым такой налог на нас! - громко сказал Павел.

- Вы что же, в моем намерении осушить болото видите только желание эксплуатировать рабочих, а не заботу об улучшении их быта? Да?

- Да! - ответил Павел.

- И вы тоже? - спросил директор Рыбина.

- Все одинаково! - ответил Рыбин.

- А вы, почтенный? - обратился директор к Сизову.

- Да и я тоже попрошу: уж вы оставьте копеечку-то при нас!

И, снова наклонив голову, Сизов виновато улыбнулся. Директор медленно обвел глазами толпу, пожал плечами. Потом испытующе оглядел Павла и заметил ему:

- Вы кажетесь довольно интеллигентным человеком - неужели и вы не понимаете пользу этой меры? Павел громко ответил:

- Если фабрика осушит болото за свой счет - это все поймут!

- Фабрика не занимается филантропией! - сухо заметил директор. - Я приказываю всем немедленно встать на работу!

И он начал спускаться вниз, осторожно ощупывая ногой железо и не глядя ни на кого.

В толпе раздался недовольный гул.

- Что? - спросил директор, остановясь. Все замолчали, только откуда-то издали раздался одинокий голос:

- Работай сам!

- Если через пятнадцать минут вы не начнете работать - я прикажу записать всем штраф! - сухо и внятно ответил директор.

Он снова пошел сквозь толпу, но теперь сзади него возникал глухой ропот, и чем глубже уходила его фигура, тем выше поднимались крики.

- Говори с ним!

- Вот те и права! Эх, судьбишка… Обращались к Павлу, крича ему:

- Эй, законник, что делать теперь?

- Говорил ты, говорил, а он пришел - все стер!

- Ну-ка, Власов, как быть?

Когда крики стали настойчивее, Павел заявил:

- Я предлагаю, товарищи, бросить работу до поры, пока он не откажется от копейки…

Возбужденно запрыгали слова:

- Нашел дураков!

- Стачка?

- Из-за копейки-то?

- А что? Ну и стачка!

- Всех за это - в шею…

- А кто работать будет?

- Найдутся!

- Иуды?

Павел сошел вниз и встал рядом с матерью. Все вокруг загудели, споря друг с другом, волнуясь, вскрикивая.

- Не свяжешь стачку! - сказал Рыбин, подходя к Павлу. - Хоть и жаден народ, да труслив. Сотни три встанут на твою сторону, не больше. Этакую кучу навоза на одни вилы не поднимешь…

Павел молчал. Перед ним колыхалось огромное, черное лицо толпы и требовательно смотрело ему в глаза. Сердце стучало тревожно. Власову казалось, что его слова исчезли бесследно в людях, точно редкие капли дождя, упавшие на землю, истощенную долгой засухой.

Он пошел домой грустный, усталый. Сзади него шли мать и Сизов, а рядом шагал Рыбин и гудел в ухо:

- Ты хорошо говоришь, да - не сердцу, - вот! Надо в сердце, в самую глубину искру бросить. Не возьмешь людей разумом, не по ноге обувь - тонка, узка!

Сизов говорил матери:

- Пора нам, старикам, на погост, Ниловна! Начинается новый народ. Что мы жили? На коленках