– Бет! – бросился к ней Джеймс. – Элизабет, милая! Она спокойно оперлась на протянутую им руку и спрыгнула на землю.
– Добрый вечер, Джеймс. Надеюсь, тебе получше?
– Дорогая, пойдем в дом, нам надо поговорить. Я должен кое-что тебе объяснить.
Оттолкнув его, Элизабет потянулась за сумкой.
– Мистер Бреч, будьте добры, позаботьтесь о лошади. Через час мне снова понадобится коляска. Я была бы вам весьма признательна, если бы все было готово. Спасибо, сэр.
Стен тотчас взял лошадь под уздцы и молча удалился. Потеряв терпение, Джеймс тронул Элизабет за локоть, и она повернулась к нему. Лицо ее сейчас походило на безжизненную маску.
– Прошу тебя, Бет, – взмолился он, – позволь мне объяснить... Я знаю, ты сердишься, но, клянусь, сам не помню, что за бред нес нынешней ночью! – Джеймс в расстройстве взъерошил волосы. Ни один мускул не дрогнул на лице Элизабет. – Честно, Бет! Ни единого словечка!
– Не стоит так переживать из-за подобного пустяка, Джеймс. Лучше познакомь меня с мисс Вудсен.
Ее невозмутимый тон обжег его, словно удар хлыстом, но нельзя же, черт побери, выяснять отношения с женой, когда Мэгги дышит в затылок!
Глупо, конечно, но что поделаешь! Не сводя глаз с Элизабет, Джеймс небрежно кивнул в сторону Мэгги.
– Элизабет, это мисс Вудсен. Мэгги, моя жена, Элизабет.
Элизабет не сомневалась, что вблизи соперница покажется ей еще прелестнее, но была вынуждена признать, что та даже красивее, чем она могла вообразить. Рядом с ее сверкающей красотой она показалась себе еще более унылой и серой, чем всегда.
Маргарет улыбнулась, приоткрыв белоснежные зубы, и протянула Элизабет обтянутую перчаткой руку.
– Рада познакомиться с вами, Элизабет! Боже мой, вы точь-в-точь такая, как описывал Джим! – Прозвучало это настолько оскорбительно, что Джеймса передернуло.
Элизабет пожала протянутую ей руку, невольно отметив, насколько она белее и изящнее ее собственной загрубелой и натруженной.
– Рада познакомиться, мэм!
– Называйте меня Мэгги, дорогая! А я вас Бет, можно? Ведь так вас зовет Джим, да?
– Я... – неловко замялась Элизабет.
– Нет, – отрезал Джеймс.
– Но послушай, Джим, – запротестовала Мэгги, – Элизабет ведь не ребенок, чтобы не понимать, в каком мы положении! И чтобы найти приемлемое решение, нам лучше стать добрыми друзьями. Разве вы не согласны, Бет, дорогая?
Сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев, Элизабет кивнула. Она никогда не чувствовала себя столь глупо, как в присутствии этой самоуверенной красавицы.
Джеймс снова тронул ее за локоть и умоляюще прошептал ее имя. Но Элизабет, собрав всю свою гордость, молча отвернулась и двинулась к дому. На пороге она обернулась:
– Я бы хотела поговорить с вами обоими, но наедине, если не возражаете, конечно. А теперь пройдите в дом. Я приготовлю чай.
Не дожидаясь ответа, она повернулась и вошла в дом.
Она с самого начала понимала, что уговорить Джеймса будет нелегко. По правде говоря, она с ужасом ждала неизбежного объяснения. Но все оказалось куда страшнее.
Никогда, никогда в жизни она не забудет выражения их лиц после того, как сухо сообщила им о принятом ею решении: недоверие, потрясение и, наконец, гнев. Джеймс, подскочив как ужаленный, кинулся к ней. Но она упрямо стояла на своем.
– Я была бы тебе крайне признательна, Джеймс, если бы ты был так любезен заглянуть к мистеру Киркленду, чтобы уладить кое-какие формальности. А теперь прошу меня простить. Мне надо собраться.
– Никуда ты не пойдешь! – зарычал Джеймс и стиснул ее руку. – По крайней мере пока не объяснишь, что это взбрело тебе в голову!
Элизабет слегка подняла брови:
– Разве я непонятно объяснила? Извини. Я подаю на развод и была бы очень благодарна...
– Довольно! Шутки в сторону!
– Но я не шучу, Джеймс! Пусти меня.
– Бет...
– Я совершенно серьезна. Если не веришь, спроси мистера Киркленда.
– Ты не можешь так поступить со мной! – прохрипел он. – Знаю, что ты сердишься, и, будь я проклят, если ты не имеешь на это права! Но дай мне шанс, Бет, и я все улажу! – Он умоляюще заглянул ей в глаза. – Клянусь, все будет хорошо.
Она равнодушно встретила его взгляд.
– Можешь не прощать меня, – торопливо заговорил он, – хоть до конца жизни. Но больше – никаких
