– Точно, мэм, – радостным голосом отозвался Джеймс, – подожди, еще и не то увидишь! Бен, – позвал он, – упакуй все это, добавь, что, по твоему мнению, сгодится на пеленки и все такое, а я пришлю завтра одного из своих ребят – он заберет.
– Теперь домой? – спросила Элизабет, когда Джеймс заботливо повел ее к выходу.
– Нет, милая. Раз уж ты носишь моего сына или дочку, – не обращая внимания на ее возмущенные протесты, он похлопал жену по плоскому животу, – надо показать тебя доку Хедлоу. – Причем последнюю фразу он произнес таким тоном, будто Элизабет собиралась родить сию же минуту.
– О Боже! – простонала она, не зная, чего от него еще ждать. Никогда она не встречала мужчин, подобных этому невозможному Джеймсу Кэгану!
В эту ночь он снова смотрел на нее так, словно увидел впервые в жизни.
И любил так бережно, будто Элизабет была хрупким драгоценным сосудом, готовым разлететься вдребезги от малейшего прикосновения.
Глава 11
В Лос-Роблес пришло Рождество, а вместе с ним – согласие и любовь. Жизнь Джеймса и Элизабет снова вернулась в привычное русло – все, как было до того случая у реки. Впрочем, теперь, когда супругов заново связал этот еще не появившийся на свет малыш, в их отношениях появилась трепетная нежность.
Верная своему слову, Элизабет сшила несколько платьев из той самой материи, что купил Джеймс, впрочем, столь же старомодных и унылых, как и прежние ее туалеты.
Однако муж не жаловался. Расцветки радовали его глаз, а мысль о том, что в теле Элизабет зреет новая жизнь, делало ее в глазах мужа прекраснее Пресвятой Девы Марии.
В начале декабря, убираясь на чердаке, Элизабет обнаружила коробку с рождественскими украшениями. Благодаря им дом превратился в сказочный дворец, где царил дух приближающихся праздников.
Вернулся в Санта-Инес и Мэтью, и душа его при виде преобразившегося дома преисполнилась такого же тихого счастья, как обычно бывало в детстве. По дороге к брату заглянул и Натан – разделил с Кэганами праздничную трапезу, отведал и эггног[5], и горячий с пряностями эль, а потом уселся за фортепиано и играл до тех пор, пока все они не охрипли. А утром, перед отъездом, вручил Джеймсу бутылку великолепного виски, а в руки Элизабет вложил маленький сверток.
– Так, пустяки, – поспешно сказал он, заметив удивление на лице Джеймса. – Так сказать, маленькая благодарность за то, что вы меня вкусно кормили, ясно? Ну и... хм... все-таки Рождество...
До Рождества оставалось еще не меньше двух дней, и Элизабет вопросительно взглянула на Джеймса:
– Можно?..
– Ради Бога! – кивнул он.
Через мгновение она уже восторженно любовалась парой великолепных черепаховых гребней, каждый из которых был украшен короной из двенадцати крошечных бриллиантов.
– Ох, Натан! – выдохнула она. Таких подарков она в жизни не получала.
Мэтью только присвистнул.
– Настоящие?!
– Хм... ну...
При виде сверкающих камней Джеймс нахмурился.
– Должно быть, стоили немало, а, парень?
– Хм... да нет... в общем-то...
– Ох, какая красота, Натан! – Элизабет кинулась к нему на шею и крепко расцеловала в обе щеки. – Спасибо!
Натан обнял ее в ответ.
– Рад, что они вам понравились.
– Красивые штучки, Нат, – кивнул Джеймс. Обвив рукой талию Элизабет, он привлек ее к себе. – Жаль только, бедняжке Элизабет не с чем их носить. Так и будут пылиться... пустая трата денег.
Элизабет вспыхнула, а Натан смущенно уставился в пол.
– Это уж Элизабет самой решать, – буркнул он, с трудом изобразив некое подобие улыбки.
И вот наступило Рождество. Сидя за праздничным столом, Мэтью, Джеймс и Элизабет обменивались подарками.
– Ух ты! – восхитился Мэтью, прикладывая к себе темно-синюю рубашку. – Это вы шили, сестрица Элизабет?
Она с улыбкой кивнула.
– Как раз к вашим глазам, верно?
Точно такую же, только терракотового цвета, получил и Джеймс. «Ну почему, – с тоской подумал он, разглядывая обновку, – почему себе она шьет всегда такую дрянь?!»
Вручив ей свой подарок, Джеймс не утерпел и выскочил из-за стола, не дождавшись, пока она откроет крошечную кожаную коробочку. Ошеломление, что читалось на лице Элизабет, когда она увидела изящные золотые часики, его вполне удовлетворило. Точно такое же было у нее, когда она впервые увидела Тихий океан. – Понравились? – Еще бы, Джеймс!