только тебе это не ясно.

«Странно, – подумала Флора, – разве брак имеет что-либо общее с жертвами? По крайней мере Лахлану следовало бы спросить мнение Мэри: готова ли она принять такое извращенное чувство долга».

– Я бы на таких условиях ни за что не вышла замуж.

Лахлан нахмурился.

– Речь не о тебе, а о Мэри. Это не твоя борьба, а ты воспринимаешь все как свой личный крестовый поход.

– Ты не прав. – Флора энергично покачала головой. – Нельзя лишать Мэри шанса на счастье. Я надеялась, что ты поймешь.

– Но дело здесь не только в чувствах…

– Да? А ты говорил…

– Я обещал подумать и сделал это.

– Но…

– Не пытайся манипулировать мной.

– А тебе не кажется, что все обстоит как раз наоборот? – спросила Флора, намекая на то, что это он ее соблазнил.

На лице Лахлана появилось странное выражение, и не впервые Флора подумала, что за этим кроется что-то, ей неизвестное.

– Скажи, почему ты привез меня сюда?

Лахлан смутился:

– Чтобы получить свой замок, который захватил твой брат.

– И для этого необходимо жениться на мне?

Взгляд горца внезапно потух.

– Мне показалось, что это хорошая мысль.

Все инстинкты Флоры проснулись, и она отважно продолжила допрос:

– Почему?

Лахлан пожал плечами:

– Причин много.

– Например?

Ее настойчивость раздражала горца, и это раздражение становилось все более очевидным: его губы сжались, вокруг рта образовались резкие линии.

– Что ты хочешь услышать от меня, Флора? Я знаю твое отношение к браку: ты боишься стать брачной наградой и поэтому…

– Постой! – Флора решительно тряхнула головой. – Я задала вопрос.

– Но ты красива, богата, у тебя связи с могущественными людьми и… – Лахлан жестом указал на ее амулет: – У тебя есть символ, означающий для моего народа конец восьмидесятилетнего проклятия. Я был бы глупцом, если бы не хотел жениться на тебе.

Флора вздрогнула. Она просила сказать правду, и он ее сказал, но тогда почему эта правда оказалась для нее такой мучительной?

Должно быть, горец ощутил ее боль, вызванную его признанием, и потому в следующую минуту она оказалась в его объятиях.

– Все сказанное вовсе не означает, что я не могу желать тебя всем сердцем.

Флора кивнула: она не сомневалась, что Лахлан говорит правду.

– А других причин нет?

Лахлан пожал плечами.

Почему она постоянно подталкивает его? Неужели нельзя оставить все как есть? Конечно, когда-нибудь он расскажет ей правду, но это время еще не наступило.

Внезапно у Лахлана возникло ощущение, что его разрывают на части, вынуждают сделать выбор между двумя далеко не лучшими возможностями. Он мог рассказать Флоре о своей сделке с Аргайлом, рискнуть жизнью брата и судьбой клана или солгать и рассказать ей, что у него не было иной причины желать жениться, кроме той, о которой он ей уже сообщил.

Сейчас Флора колеблется, мечется между желанием покориться ему и страхом повторить судьбу матери. Если бы он рассказал ей все, это только подтвердило бы обоснованность ее страхов. Разве в этом есть хоть какой-то смысл? Она неравнодушна к нему, а он нуждается в помощи Аргайла и должен сделать все, чтобы получить ее, – разве этого не достаточно?

Возможно, осадив замок, он смог бы получить его обратно, но какой ценой? Клан и так уже потерял слишком много людей, а война только еще сильнее разгневала бы короля, желавшего покончить с феодальными распрями.

Но был еще брат, заключенный в замок Блекнесс, «Замок Тьмы», – неприступную твердыню короля.