не оставалось иного выбора, как последовать за ним в коридор. Он закрыл за собой дверь и увидел, что Джастин стоит, прислонившись к стене.

– Не далее как прошлой ночью ты заявил, будто я положил глаз на эту девчонку, – заговорил старший брат не без иронии. – Но боюсь, это ты поддался ее, как бы это поточнее выразиться, явному очарованию.

– Чушь, – отрезал Джастин. – Я не настолько легкомыслен, как кажется. Она в опасности. Мы не посмеем ее выгнать. И не можем выдать полиции. – Он подождал ответа Себастьяна, но тот промолчал. – Слушай, ты же не считаешь ее убийцей?

Себастьян все еще медлил, борясь с внутренними сомнениями, потом сказал:

– Нет. Но полагаю, не стоит забывать о том, что она из Сент-Джайлза. Приюта нищих. Воров. Проституток.

–  О, понимаю. Ты считаешь, что она женщина легкого поведения?

– Я бы сказал, женщина нецеломудренная.

– Улицы Сент-Джайлза – скверное, грязное место. Живя там, нелегко сохранить невинность.

– Вот именно. И если она твердит, что не воровка, это еще не значит, что так оно и есть.

– Она в ужасном положении, Себастьян. Если мы обратимся в полицию, ее там и слушать не станут. По ее собственному признанию, она убила Фредди. А ее происхождение из Сент-Джайлза уже само по себе преступление. Что, если полиция предпочтет осудить, а не осуществить правосудие? Естественно, что она старается защитить себя. Воровка она или нет, Девон не заслуживает виселицы.

Это было малоприятное умозаключение.

– Я тоже думал об этом, – спокойно согласился с братом Себастьян. – Вполне вероятно, что они рассудят примерно так: чем меньше на улицах подобных нежелательных личностей, тем лучше.

Однако сейчас «нежелательная личность» находилась у него в доме, и нельзя сказать, чтобы он был особенно рад тому, что Джастин безоговорочно предложил предоставить ей безопасное убежище.

– Ты сказал ей, что она может оставаться здесь, сколько пожелает, но я хотел бы надеяться, что она не истолкует это как предложение стать постоянной гостьей в доме.

– В таком случае она стала бы уже не гостьей.

– В таком случае ты, может, взял бы ее к себе, когда приобретешь собственный городской дом. Ты как-то упоминал, что такая возможность вроде бы наклевывается.

– О, я не склонен спешить с этим.

– Я заметил.

– Мой дорогой старший братец, я хотел бы обратить твое внимание на две вещи. Во-первых, это ты привез в дом милую леди Девон, ..

– Спасибо за напоминание, – вставил Себастьян.

– А во-вторых, готов присягнуть, что ты чувствуешь себя одиноким в этом чудовищно огромном доме.

– Джулианна сейчас путешествует, однако живет она здесь, – в свою очередь, напомнил Джастину старший брат. – И я очень хотел бы, чтобы наша дорогая сестрица была дома и ухаживала бы за этой парвеню.

– Но ты же сам сказал, что наша подопечная пошла на поправку.

– Пройдет еще какое-то время, пока она окончательно встанет на ноги. Не мешало бы ей, так сказать, нарастить мяса на косточках, если ты этого не заметил.

– Я-то заметил. И, судя по тому, как ты о ней отзываешься, удивлен, что ты тоже это заметил.

Себастьян почувствовал легкий укор совести.

– Я не считаю себя бесчувственной скотиной, Джастин.

Джастин изменился в лице.

– И смею сказать, что в Лондоне найдется женщина, которая могла бы назвать бесчувственной скотиной тебя, дорогой братец.

– О, смею сказать, даже не одна, – сверкнув глазами, весело согласился Джастин. Он помолчал, взгляд его посерьезнел. – Она была испугана, Себастьян, она изо всех сил старалась сдержать слезы.

Себастьян попытался вспомнить побледневшее лицо Девон, выражение блестящих, янтарного оттенка глаз. Он твердил себе, что то не были слезы. Господь свидетель, ему всегда было невыносимо зрелище плачущей женщины. Это разрывало ему сердце, обжигало душу. Джулианна могла бы это подтвердить. Он совершенно терялся, когда сестра, опустив глаза, принималась всхлипывать с дрожащими губами. Нельзя сказать, чтобы Джулианна была слабым духом, плаксивым созданием. Далеко не так. Но при том, что она отличалась стойкостью и душевной силой, она обладала нежным, отзывчивым сердцем – других таких он не знал. И если она или любая другая женщина плакала, он не мог оставаться равнодушным. Не мог просто повернуться спиной и уйти. Делал все, что было в его силах, чтобы унять эти слезы, утешить плачущую.

Достаточно редко проявляемая участливость Джастина только ухудшила его настроение. Боже милостивый, даже Джастин, совершенно нечувствительный к женским слезам, Джастин, который разбил больше женских сердец, чем все донжуаны Лондона, вместе взятые, и то был тронут.

Ах, черт, черт побери, он и в самом деле повел себя как бессердечная скотина? Ведь девчонка и вправду попала в ужасное положение.

– Может, стоило бы навести справки на основании того, что она утверждает? – произнес он негромко. – Особенно об этом мерзавце Гарри?

– Я попробую, – отозвался Джастин, кивнул и направился к лестнице.

– Послушай-ка, – окликнул его Себастьян, – нельзя, чтобы узнали, что это мы проявляем интерес к происшествию.

Джастин наклонил голову набок и весьма выразительно глянул на брата:

–  Разве я хоть раз в жизни проболтался о чем не следовало?

В ответе Себастьяна на этот вопрос прозвучала самая малость иронии, когда он с пафосом произнес:

– Никогда!

– Ага, вот видишь. – Улыбка младшего брата была отчасти ехидной, отчасти озорной – типичной для Джастина. – Ты имеешь в виду, что изредка такое случалось.

– Полагаю, ты отлично понял, что я имею в виду. Улыбка Джастина угасла, теперь он смотрел на брата очень серьезно.

– Понимаю, – сказал он. – Остается заверить тебя, брат, что ты можешь на меня положиться.

Глаза их встретились, и Себастьян проговорил мягко:

– Я знаю.

В желтой комнате Девон горько всхлипывала, уткнувшись лицом в подушку. Она была в ярости, оскорбленная как никогда в жизни, до самых глубин своей страдающей души.

Сердце ее словно сжала ледяная жесткая рука. Мама пришла бы в ужас, узнай она, что у Девон есть нож и что, мало того, она пустила его в ход. Когда-то она дала маме слово, что не станет воровкой, проституткой или нищенкой.

А теперь она стала убийцей.

Чувство вины не давало ей ни секунды покоя. Она хотела бежать из Сент-Джайлза. Хотела этого больше всего на свете. Но разве такой ценой?

Господи, как тяжело на сердце! Себастьян Стирлинг счел ее воровкой. Воровкой!

Она и не думала воровать.

Во всяком случае, никогда больше.

Потому что она однажды совершила кражу. Стащила пирожное в кондитерской. Оно было такое соблазнительное. Лежало на хорошенькой белой тарелочке с голубыми и желтыми цветочками… Хозяйка кондитерской как раз отвернулась и была чем-то занята, она не могла увидеть, как Девон взяла пирожное. Всю дорогу домой она бежала как можно быстрее.

А потом на чердаке Девон села на пол и откусила от пирожного первый кусочек – до сих пор она помнит его дивный медовый вкус.

Мама застала ее на месте преступления.

– Ты это украла?

Сладкое тесто у Девон во рту мигом превратилось в песок. Ей пришлось его проглотить – иного выхода не было. И отвечать маме было незачем.

– Ты больше никогда не будешь воровать, Девон Сент-Джеймс! – выкрикнула разъяренная мать. – Пускай мы живем во зле, но сами мы не зло.

Потом они обе плакали. Девон впервые видела свою маму плачущей.

И теперь слезы тоже готовы были пролиться, но Девон поспешила сморгнуть их. Ей нельзя плакать. Ни в коем случае. Она не в силах изменить происшедшее. Фредди мертв.

И не может она оставаться в этом доме. Его доме. Потому что он не хочет, чтобы она была здесь. Но ей необходимо вернуть свое ожерелье.

Тогда она отсюда уйдет.

Глаза Девон были устремлены на дверь. Решительным движением она откинула одеяло и подвинулась на самый край постели. Комната словно бы завертелась вокруг нее, Девон стало нехорошо. Мир утратил привычную устойчивость. Девон заставила себя сесть, прижала ко лбу дрожащую руку. Больше всего ей сейчас хотелось вернуться в уютное, обволакивающее тепло мягкой, чудесной кровати. И комната такая красивая… С тоской подумала она, как хорошо было бы жить в такой вот роскоши, носить ласкающее кожу нижнее белье вроде ночной рубашки, которая и сейчас окутывала ее тело. Богатый паркет так отполирован, что, кажется, стоит постараться, и увидишь в нем собственное отражение. Солнечно-желтые занавески кровати, многоцветное, пестрое одеяло – все это как сияние радуги, осенившей ее, Девон.

Но он не хочет, чтобы она была здесь.

Девон посмотрела на свой капор, который все еще висел на столбике стула. Как это сказал Себастьян? Ищут женщину с большим животом, в плаще и нелепом капоре.

Крепко сжав губы, Девон спустила с кровати ноги и встала. Острая боль пронизала раненый бок. Она осторожно постояла с минуту, чувствуя, как теряет силы, и отчаянно сопротивляясь этому ощущению. Колени дрожали, Девон даже не могла выпрямить спину. Слаба, точно старая карга, да и выглядит, наверное, соответственно.

Дверь внезапно отворилась.

– Проклятие! – услышала она. – Какого черта вы это делаете?

Она устремила гневный взгляд на Себастьяна:

– Мне кажется, это совершенно очевидно. Я собираюсь уходить. И мне кажется, вы говорили, что язык трущоб неприемлем в вашем доме. Как видно, на хозяина этот запрет не распространяется, не так ли, милорд?

Он пропустил мимо ушей ее выпад. Она