— Тебя не тронул ни один индеец, и ты прекрасно это знаешь. Капитан Бреннен рассказал мне о разведсводке, которая поступила несколько часов назад. Конфедераты взялись за оружие по всей Южной Флориде. Часть семинолов, живущих севернее твоих болот, подняли мятеж, который таинственным образом перекинулся в Джорджию и Луизиану. Ты знаешь, почему это случилось, Кендалл? Конечно, знаешь. Потому что вождь того племени, которое мы так примерно наказали, не кто иной, как Рыжая Лисица — закадычный приятель некоего покровителя индейцев, конфедерата по имени Брент Макклейн.

Кендалл застыла на месте, стараясь ни одним движением не выдать себя.

— Ты сошел с ума…

— Нет. И запомни, Кендалл, ты умрешь, если он еще раз приблизится к тебе. Считай, что он мертвец. Я найду его и принесу тебе его голову на блюде.

Кендалл почувствовала, как с лица схлынула краска, но голос не дрогнул, когда она прошипела мужу.

— Нет, Джон, ты ошибаешься. Это ты — мертвец. Когда он узнает, что ты сделал, на свете не будет места, где ты сможешь спрятаться.

— А тебе очень бы этого хотелось, не правда ли, Кендалл? — Вопрос был задан таким непринужденным тоном, что тревога Кендалл переросла в панический страх. — Ты же всегда хотела, чтобы я умер.

— Неправда. Я не хотела выходить да тебя замуж, но никогда не презирала тебя…

— До тех пор, пока не убедилась, что имеешь дело с неполноценным мужчиной?

— Нет, до тех пор, пока не убедилась в твоей непомерной жестокости, которую ты не считаешь нужным обуздать.

Джон снова улыбнулся, но глаза его остались холодны как лед:

— Приободрись, Кендалл. Скоро я поправлюсь от своей болезни. В форте появился новый человек — доктор, который прекрасно разбирается во всех этих болотных лихорадках и всем таком прочем. Этот доктор дал мне лекарство, которое применял много лет с потрясающим результатом. Он думает, что через месяц я снова буду здоров, с твоей помощью, разумеется.

Кендалл отрицательно покачала головой:

— Слишком поздно, Джон. Я не смогу прикоснуться к тебе после того, что произошло. Единственное, что я вижу, когда смотрю на тебя, — это кровь невинных жертв и убитых детей…

Джон рассмеялся, и от его смеха по коже Кендалл поползли мурашки.

— Прикоснешься, никуда не денешься, говорю тебе, и произойдет это очень скоро. Ты моя жена.

Он отпустил ее руки, холодно улыбнулся, потом встал и начал неторопливо расстегивать ремень. Она с тревогой следила за действиями мужа, глядя на него, как на вампира, безжалостно сосущего кровь.

Джон посмотрел на нее и рассмеялся:

— Не сегодня, дорогая моя, не сегодня. Еще не время. Но сегодня ты получишь хороший урок.

Его намерения были прозрачны, как стекло. Зная, что может спровоцировать вспышку гнева, Кендалл тем не менее не смогла удержаться и проговорила с холодной яростью в голосе:

— Ты сделаешь глупость, если начнешь избивать меня здесь. Что подумают твои сослуживцы?

— Ничего они не подумают,: мадам. Здесь нет ни одного человека, который не убил бы свою жену, если бы между ее ног побывал повстанец.

Кендалл посмотрела на мужа и надменно подняла подбородок:

— Ты болен, Джон, ты, в самом деле, тяжело болен. Но знаешь, что я тебе скажу? Ты больше не сможешь причинить мне боль. И в этом часть твоего несчастья, не правда ли? Ты знаешь, это и стараешься еще больше.

Она судорожно вздохнула и попыталась вырваться, извиваясь и царапаясь, когда он, схватив ее за плечи, повалил на постель лицом вниз.

Только теперь она узнала, что он может-таки причинить ей боль. Кендалл истошно закричала, когда кожаный ремень с размаху впился в ее нежное тело. Она была почти в беспамятстве, когда Джон закончил экзекуцию на десятом ударе.

Словно сквозь вату, Кендалл слышала, как он с удовлетворением произнес, укладываясь рядом с ней:

— Обещаю тебе, моя возлюбленная женушка, что настанет время, когда ты приласкаешь меня и дашь мне больше, чем давала этому конфедерату.

— Никогда!

Она была уверена, что Джон не услышал ее — голова ее повернута в сторону, а запекшиеся губы шевелились с трудом.

Но никогда еще в своей жизни не была Кендалл так сильна духом.

Он может сделать с ней все, что ему заблагорассудится, но он никогда ничего от нее не получит. Он может избить ее до синяков, переломать все кости — все равно ничего не добьется.

Она победит. Она перехитрит Джона Мура. Никакой силой, никакими пытками он не вынудит ее дать ему то, что без всякого труда получал Брент, которому она отдала свою любовь.

Однако уверенность ее поубавилась, когда Кендалл задумалась о том, как же ей бежать из форта.

С момента отплытия Брента не покидало ощущение бешеной гонки.

Если бы он мог прибавить ходу, если бы смог успеть… Только бы не опоздать, а там… Он сумеет справиться с любым противником и остановить любой ужас.

Только бы найти ее! Найти и защитить…

Рассекая волны, «Дженни-Лин» стремительно продвигалась к югу вдоль береговой линии. По палубе, словно тигр в клетке, расхаживал капитан Брент Макклейн. Быстрее, быстрее! Каждая клеточка его большого, сильного тела была напряжена. Если бы Бренту дали волю, он бы со всех ног бросился спасать своих друзей и возлюбленную.

Он прекрасно знал, что берег усиленно патрулируют суда федералов, но это не могло остановить его. Пусть только попадутся — уж он сумеет пустить ко дну любого противника. Стремление достичь болот было таким сильным, что Брент на самом деле стал неуязвимым. Когда «Дженни-Лин» столкнулась с втрое большим юнионистским судном, огонь ее пушек был столь свиреп, что фрегат северян пошел ко дну, не успев сделать ни одного выстрела.

Наконец «Дженни-Лин» вошла в устье реки и бросила якорь. Брент и десять матросов, высадившись в шлюпку, направились к лабиринту болот. Но прежде чем они успели достичь поросшего соснами берега, Брент бросился в воду, чтобы добраться до земли вплавь.

Теперь он, наконец, мог осуществить свое желание — бежать, и он побежал.

Кровь закипела в его затекшем от бездействия теле, но в сердце Брента был страх. Страх опоздать…

На одном дыхании он домчался до поляны и остановился… Крепко зажмурив глаза, снова открыл их, надеясь, что страшное видение исчезнет. Но оно не исчезло — то был не кошмар, а ужасная явь. Поляна была усеяна мертвыми телами. Вот рука убитого воина свисает с террасы полуразрушенного дома; вот у потухшего и остывшего костра лежит маленькая девочка, сжимая в мертвых руках соломенную куклу с тыквенными семечками вместо глаз…

Казалось, эти белые пятна, так же, как остекленевшие глаза ребенка, с упреком смотрят на Брента. Насилу передвигая ноги, он подошел к мертвой девочке, склонился над маленьким тельцем и, нежно коснувшись пальцами окоченевшего личика, прикрыл темные безжизненные глаза.

— Господи Иисусе! Вы только посмотрите на это, кэп! — Брент обернулся. Верный Чарли пришел в становище вслед за своим командиром. Дрожа всем телом, Макферсон опустился на колени рядом с телом какой-то женщины. Его обветренное лицо превратилось в маску скорби. Он взглянул на Брента.

— Это Аполка, кэп, и ее мальчуган.

Ноги Брента словно налились свинцом, но он заставил себя подойти к Чарли и встать на колени рядом с ним. Тела мертвецов облепили мухи. Именно это выглядело как самое ужасное надругательство над погибшими, попранием их достоинства.

— Их надо похоронить, — прохрипел Брент, голос отказывался ему повиноваться.

Казалось, что в тело его впились тонкие стальные нити, они сжимали грудь, причиняя невыносимую боль, лишая возможности дышать. Аполка! Любящая, стройная и грациозная, как лань. Всю себя она отдавала любви к детям и обожанию мужа…

За что? Кто мог так жестоко распорядиться этим прекрасным цветком? Кто мог совершить такое святотатство — убить женщину, все предназначение которой была любовь?

Едва ли Брент заметил, как отошел Чарли — исполнить приказ капитана. Не обращая внимания на мух, не чувствуя отвратительного запаха тлена, Макклейн обнял тела Аполки и ее сына. Мощное тело Брента содрогнулось от рыданий, из глаз потекли обильные слезы отчаяния, утраты, ужаса и ярости. То были муки предательства — его собственного предательства, жертвой которого пали близкие Рыжей Лисицы. Он, Брент Макклейн. предал лучшего друга!..

Приближалась ночь. На поляну опустились тихие сумерки, когда земля купается в багряном золоте заходящего солнца, а восток уже окрашен в глубокие синие и лиловые тона. Уважая горе капитана, матросы «Дженни-Лин» стояли поодаль, ожидая момента, когда можно будет приблизиться к Бренту и приступить к обряду похорон.

Могучие плечи Макклейна сотрясались от рыданий, когда он баюкал на руках тела дорогих ему людей. Крик отчаяния эхом отдался в болотах, бездонном небе и зарослях кипарисов. Больше Брент не издал ни звука.

Солнце уже коснулось горизонта, но Брент не двигался с места. Не шевелились и матросы,

Вдруг что-то произошло. И Брент, и моряки что-то почувствовали, хотя вокруг по- прежнему было тихо. Первым обернулся Макферсон, за ним остальные.

Позади матросов стоял Рыжая Лисица с группой воинов. В руках у них было не оружие, а лопаты. Чарли стало не по себе. Он понял, что вождь уже был в становище; теперь вернулся, чтобы сделать то, что приказал сделать своим людям Брент Макклейн.

Это будет не традиционное погребение, принятое у семинолов. Обычно индейцы кладут тела своих умерших в деревянные гробы и относят в тень густых зарослей. Вместе с