остальных, но меня понесло, и я играл нескончаемое атональное соло на протяжении всей песни. Может быть это было мое лучшее соло, но Боб, по-моему, и этого не заметил.

Следующим шагом было участие в фильме Алексея Учителя «Рок». У «Аквариума» не было выбора, события развивались таким образом, что мы не могли избежать ни одной сколько-нибудь заметной тусовки. И естественно, что наше участие в фильме подразумевалось само собой. Фильм может быть и неплохой, мне сейчас трудно судить, поскольку я видел его всего один раз и уже забыл. Но меня совершенно не устраивало то, что называлось презентацией. То есть, Алексей Учитель вместе с кем-нибудь из артистов, чаще всего с Бобом, катались по всем Домам культуры и рассказывали как снимался фильм, после чего Боб пел несколько песен. Я не против того, что деньги можно зарабатывать, но уж больно это было похоже на историю с Осетинским. Во всем этом была какая-то подстава, а публика ломилась, как на рок-концерт.

Виталий Калманов куда-то исчез, и Файнштейн пытался снова взять в руки бразды правления, но их перехватил Андрей Белле – художник, который учился вместе с Дебижевым, Тихомировым и еще кем-то из Митьков.

Он был удивительно предприимчивый человек. Какое-то время еще продолжался период двоевластия, когда в группе было два директора, но постепенно Белле взял верх. Как бы там ни было, оба директора были абсолютно беспринципными, когда речь заходила о концертах, решающим фактором всегда был размер гонорара, да и сама группа была абсолютно готова к тому, чтобы продаться с потрохами. Но шоу- бизнес тогда еще не сформировался, и она так не дождалась своего Айзеншпица-Алибасова. Белле же был всем хорош, но у него не было достаточных денег, чтобы вложить в эту группу.

С Дюшиной подачи началось активное тиражирование «Аквариума» на местном телевидении. Дюшина жена, Галя, работала редактором одной из музыкальных программ, и через неё «Аквариум» стал каждой бочке затычкой. Ничего бездарнее я никогда ни у кого в жизни не видел. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что «Аквариум» вполне может играть средние концерты, иногда даже удачные, но, когда дело доходило до сценического воплощения какой-либо идеи, все трещало по швам. Все без исключения музыканты оказались бездарными актёрами. Основными признаками этого являются нелепые телодвижения, позы, жесты и многозначительные взгляды прямо в камеру. Если это помножить на убогий интерьер телевизионного павильона, какой-нибудь куст или дерево и прибавить еще не идеальную фонограмму, то получалась чудовищная картинка. Не исключением были съемки на натуре, когда специально куда-то выезжали. А если учесть, что народу набралась целая орава, и всем нужно залезть в кадр, то можете себе представить. Я смог, и после второй пробы в клипе «Двигаться дальше», когда я увидел себя как бы играющим на виолончели, сидя на снегу, наотрез отказался от участия в каких бы то ни было телевизионных съемках. Вилли Усову особенно нравится фотография, на которой он запечатлел этот момент, и он её всюду выставляет. Мне же от этого неудобно. Были правда случайно найденные удачные моменты.

Например в песне «Поезд в огне», где в главной роли снялся паровоз. Но моей самой любимой песней стала «Танцы на грани весны», где Боря бежит по улице Репина с таким видом, как будто проглотил аршин, и с таким выражением лица, что, когда я это увидел, на меня напал истерический смех. Я и сейчас считаю, что этими шагами «Аквариум» последовательно уничтожал себя, свою аудиторию и наконец напрочь её лишился, заменив её неразборчивыми обывателями, которые в итоге и спели последние дифирамбы этой группе. Самое же страшное оказалось в том, что всем участникам группы это нравилось. Я с удовольствием записал бы кассету с этими клипами, чтобы в назидание детям показывать, что с ними будет, если они будут плохо себя вести.

Правда чуть позже, когда за это взялся Сережа Дебижев, ситуация более-менее исправилась, потому что у него хороший вкус. Но то, что сделал Дебижев, это в первую очередь Дебижев, и ему можно сделать комплимент, но музыка «Аквариума» проигрывает перед изображением и оказывается неудачным сопровождением хорошего видеоряда. Из чего можно вывести формулу. Это как на пластинках теперь ставят обозначение AAA, DDD, AAD или ADD. То есть, может быть аналоговая запись и цифровое сведение и т. д. Проведя аналогию, можно взять средненькую самодеятельную запись, добавить к ней бездарный образ, который создают артисты группы, и если к этому приплюсовать самодеятельную съемку, то получится CCC. То есть художественная самодеятельность в кубе. Если добавить хотя бы один талантливый элемент, то уже получается не так страшно. Как правило этим элементом сейчас становится талантливая режиссура, когда берется бездарная песня плохой группы и делается из этого конфетка, которая преподносится в фантике. Можно было бы просчитать все комбинации, их не так много. Я же постепенно стал категорически отрицать видео-клип, как таковой, а музыку по привычке слушаю.

Мы приступили к записи альбома «Равноденствие» на студии «Мелодии», которая в то время помещалась в Капелле. Впервые за долгие годы мы получили возможность записать целый альбом в «настоящей» студии. Настоящая она была тем, что имела полный набор аппаратуры самого высокого класса, который был возможен в то время в этой стране, только она не имела собственно помещения студии. Аппаратная была на первом этаже, а студией служил зал Капеллы. Зал был всем хорош, говорят, что он обладает лучшей акустикой для камерной музыки, но может быть не совсем подходил для записи того, что принято называть рок-музыкой (я не люблю слово рок и стараюсь им не пользоваться, поскольку люди очень часто путаются, употребляя это слово). Все электрические инструменты писались прямо через пульт в аппаратной, барабаны при записи выставлялись в галерею, примыкающую к залу, а акустические инструменты писались в зале. Тем самым она мало чем отличалась от студии Тропиллы, когда он с этой же студии брал восьмиканальный «Ampex». Использовался тот же самый принцип слоеного пирога, только здесь был фирменный пульт и каналов побольше. Звукорежиссером был назначен Феликс Гурджи. Он был милейший человек, но он явно не имел большого опыта в записи подобного рода музыки, Боб же просто считал, что он ничего не понимает, и сам выступал в роли продюсера. При этом объяснить звукорежиссеру, чего собственно он хочет добиться, он не мог. Мы опять столкнулись с ситуацией, когда сначала записывается ритм-секция, которая ни малейшего представления не имеет о форме песни, то есть о том, что в ней играют другие инструменты. В других же песнях было наоборот, аранжировка делалась на ходу. С этим было легче, поскольку все оказывались в равном положении. В песне «Дерево» я предложил записать аккордеон и привел на запись Сережу Щуракова. Боб категорически отверг эту идею, и Сережа был принят очень холодно. Все же он что-то сыграл, что в конце концов все-таки оставили. Во время записи голосов в песне «Партизаны полной луны», выяснилось, что до этого все пели, как придется. Голоса не были выверены и их стоило исправить. Я никогда не считал себя искусным певцом, просто подпевать в группе было само собой разумеющимся, это было в традициях такого рода музыки. И история знает немало примеров тому, что те люди, которые пытались петь, не были выдающимися вокалистами. К этому числу принадлежали и мои собратья. Короче, при многоголосом пении получалась какая-то ерунда, и я настаивал на том, чтобы выверить все голоса. Когда мы пытались разобраться в чем же собственно дело, мои дружки стали насмехаться надо мной. Это не было злобно, это было просто глупо. Стоило мне что-нибудь начать говорить, это вызывало либо смех, либо воспринималось агрессивно. Мне все это надоело, я повернулся и ушел. Я больше не хотел принимать участие в группе, с участниками которой я утратил общий язык.

Запись окончили без меня. В песне «Иван-чай» предполагались подпевки, но после моего ухода об этом позабыли. Когда же группа поехала фотографироваться на обложку пластинки, за мной все же заехали и позвали с собой. Когда мы выехали на нескольких машинах, я был удивлен, что с нами не было ни Саши Ляпина, ни Пети. Из тех, кто был, это никого не волновало, ну нет, так нет. Я опять встал в позу и сказал, что фотосессию либо надо переносить, либо надо сейчас же за всеми заезжать. Петя Трощенков лежал в Скворцова-Степанова (психиатрической лечебнице), где косил от Армии, а Саша Ляпин заседал на собрании в «Рок-клубе». Все молча выдержали мои доводы и решили, что если мне это надо, то, дескать, я могу этим и заняться, и собрать всех сам. Я пошел на принципы, и, когда мы приехали на «Удельную», где