После выхода «Red Wave» события развивались с неимоверной скоростью. Сначала Джоанна привезла Бобу электрическую гитару, белый «Squire», которую ему передал Дэвид Боуи. «Аквариум» становился притчей во языцах. Начали материализоваться самые фантастические мечты. Было ощущение победы и того, что все только начинается, и мы после стольких лет испытаний начинаем получать по заслугам. Начиналась перестройка. Везде праздновали победу. Все средства массовой информации вдруг стали открывать завесу на рок-музыку, и так появился феномен русского рока. Что было истинным, а что шелухой, понять было невозможно. Боб постоянно мотался в Москву и встречался с влиятельными людьми. И в этот момент «Международная книга» затеяла проект экспорта русского рока на запад, и, когда об этом зашла речь, имя Гребенщикова было у всех на устах. Приехали президент американской компании «Белка» Кенни Шеффер и очаровательная Марина Олби. Они быстро остановили свой выбор на Гребенщикове и пригласили его в ознакомительную поездку в Америку. Она пришлась прямо на новый восемьдесят восьмой год, и они устроили ему встречу с Дэвидом Боуи и Майклом Джексоном. Но ближе всего он сошелся с Дэйвом Стюартом из «Eurythmics». Джоанна, как первооткрывательница, пыталась контролировать процесс, но постепенно стало ясно, что она теряет свои акции и монополию на русских артистов. В ходе поездки Бобу предложили контракт, согласно которому он, Боб, будет записывать в Америке альбом на английском языке с американскими музыкантами. Ну что же, это было интересно, и наверняка Боб был самой подходящей для этого кандидатурой. Он вернулся в пробковом шлеме, ковбойских сапогах и с фонариком из Чайна-тауна в руках. Мы все собрались у него на Перовской и полночи слушали небылицы о его приключениях.

Но пора было возвращаться к реальности. Нам опять предложили сыграть в «Октябрьском» зале, и в этот раз мы сыграли несколько сольных акустических концертов, в которых принял участие и Саша Ляпин. Они были гораздо ровнее, нежели за год до этого с оркестром. И Саша привнес интересный элемент в доселе привычную, так называемую, акустическую музыку. Странно, что этот опыт не получил развития. И по-прежнему происходило деление на акустический и электрический «Аквариум». (Хотя через десять лет Боб всё-таки пригласил Сашу в очередной состав «Аквариума», но это была уже другая группа).

В это же время или чуть позже в «Октябрьском» же зале состоялись концерты «Поп-механики». Мне тоже довелось принять в них участие. Это было приурочено к первому городскому конкурсу красоты, в жюри которого были Курёхин и Юра Каспарян. Я с опаской отношусь ко всему, что люди считают красивым, модой, моделями и прочим. Но ввиду того, что это делал Курёхин, я охотно вписался, причем участие в «Поп-механике» в этих концертах пересекалось с концертом «Аквариума» в ДК Связи, и я предпочел отпроситься в «Аквариуме». Мы выступали маленьким эстрадным оркестром под руководством Курёхина, включавшим братьев Сологубов, Вишню, всю группу «Кино» и меня с Борей Райскиным. Наша роль в таких больших концертах была очень удобной. Мы сидели немного сзади на возвышении, и, будучи участниками, были одновременно и зрителями. Первое отделение конкурса красоты было собственно конкурсом. Выходили девушки в бикини и на каблуках, а мы играли какую-нибудь пошленькую мелодию типа «Генералы песчаных карьеров» с сёрф-гитарой Юры Каспаряна и всегда с каким-нибудь элементом абсурда. А в некоторых номерах аккомпанировали настоящему Борису Штоколову, который пел хит шестидесятых «У моря, у синего моря». Ему подпустили дыму, в клубах которого на четвереньках ползали Африка с Тимуром. Кола-Бельды пел про «Оленей» и так разошелся, что пустился в пляс. После концерта он совершенно искренне, со слезами благодарности на глазах, рассыпался в комплиментах и говорил, что его так никогда не пёрло. Всё было чинно, в духе чопорных классических концертов, которые обычно проходили в этом зале. Второе же отделение было абсолютно иррациональным, с индустриальной группой и прочим. Девяносто восемь процентов людей, пришедших на конкурс красоты, были в совершенном смятении, не понимали, что происходит, и не знали: бежать или досмотреть до конца.

Чуть позже состоялся сольный концерт «Поп-механики» уже безо всяких конкурсов. В концерте помимо всех рокеров и джазменов и вообще дружков Курёхина, которые на чем-либо играют, были «Лицедеи», уже знакомый Камерный Оркестр под управлением Равиля Мартынова и Оркестр Ленинградского военного округа, что марширует на Дворцовой площади на всех парадах. Даже те, кто уже и раньше принимал участие в подобных акциях Курёхина, были ошеломлены масштабом происходящего. Во время репетиции на Курёхина было больно смотреть, потому что удержать внимание такого числа людей в течение двух-трех часов, чтобы просто проиграть за всех всю композицию, и, чтобы проверить все ли запомнили последовательность выходов на сцену и туттийные места, казалось нереальным. Естественно на репетиции все было на пальцах, поскольку о прогоне всего концерта не могло и быть речи. Когда же концерт начинался, и порой все неслось не в ту сторону, казалось, что все рухнет и остановить уже ничего невозможно. В финале этого концерта Антон Адосинский голый по пояс как палач и в красной шапке под аккомпанемент военного оркестра, который играл увертюру к «Лоэнгрину», стриг наголо девушку с роскошными волосами и в вечернем платье. Десять гитаристов в этот момент играли какой-то рок-н- ролльный риф, камерный оркестр в яме играл Моцарта, с балкона неслись звуки фанфар, а индустриальная группа строила какие-то конструкции – стучали молотки и топоры, выли пилы и дрели. Когда музыка смолкла, и на плечи девушки упал последний локон, в зале раздалась гробовая тишина. Четыре тысячи человек молча сидели и боялись встать, чтобы не нарушить эту тишину.

Следующий концерт «Поп-механики» был в СКК, и он превзошел по масштабу что-либо доселе слыханное и виданное. Был уже привычный набор из военных и штатских, носились грузовики с революционными матросами. Юные лучницы в белых платьях пускали стрелы, играл камерный оркестр, и было много всякого другого, что уже и не вспомнить. Конечный эффект всех концертов всегда был один – восторг на грани панического ужаса. Вероятно это именно то, чего Курёхин пытался добиться.

Отношения Боба с Курёхиным совсем разладились, и он уже не принимал во всём этом участия. И вскоре он снова отправился в Америку. Ему предоставили право самому выбрать продюсера своего сольного альбома. И через некоторое время стало известно, что свой выбор он остановил на Дэйве Стюарте. Группа, только что вкусившая первые плоды профессиональной работы и которая в тот момент ещё сохраняла признаки группы, вышла в академический отпуск.

Стиллз и Нэш действительно сдержали свое слово и в июне мы все, кроме Вани Воропаева, который был невыездным, должны были лететь в Монреаль для участия в конгрессе врачей. До последнего момента мы не верили, что это когда-нибудь окажется возможным. Мы оформляли документы через Управление культуры и заполняли по четырнадцать экземпляров анкет. Куда они шли в таком количестве понять было невозможно. Я в первый раз уезжал так надолго и, поскольку оставить мать на Алексея было нельзя, мы сговорились с Андреем, что он будет приезжать через день, кормить матушку и оставлять ей еду на два дня. Больше, чем на два дня было нельзя, так как все мгновенно выедалось Алексеем и его дружками, с которыми он пьянствовал. Наконец, первого июня мы на десять дней отправились в Канаду. В аэропорту Монреаля нас встречал Боб в сопровождении команды киношников. Нас поселили в общежитии Макгиллского Университета в отдельных комнатах, и мы всем были очень довольны. Но на следующий день Кенни Шеффер созвал пресс-конференцию и пригласил устроителей концерта. Он спросил их, в каком отеле живут «Crosby Stills & Nash»? Выяснилось, что в отеле «Hilton». На что последовал вопрос, почему артисты из России живут в общежитии? Всё это снимали на камеру и этот вопрос очень быстро был улажен. На следующий день мы переехали в пятизвездочный отель «Delta» с бассейнами и прочим. К нам в гости приехали все наши друзья из Америки – Найоми, Андрея с Джимим, Джуди, Джон-Фред, Уэнди, Андрей Светличный, Игорь Бутман и, наверное, ещё кто-то. К тому же проявились наши канадские подруги Каролина и Джоанна, с которыми мы познакомились у Славки незадолго до этого. Мы всюду таскались вместе, и нас постоянно разрывали на части, предлагая нам в общем-то обыденные вещи, но тогда казавшиеся нам самыми невероятными. Концерт должен был быть только на третий день, и в первый же вечер мы пошли в блюзовый клуб на Сен-Дени. Это оказалось совершенно крохотным местом, где на невероятной громкости играли местные музыканты. Меня совершено поразил звук, он был не таким, каким я привык слышать его за долгие годы соприкосновения с рок-н-роллом в России. Он был абсолютно не